Картины из истории народа чешского. Том 1

По примеру покойного отца, К одел ценил блеск и роскошь, силу и власть. Усвоив излюбленные привычки и пристрастия Прибины, следуя по его стопам, Коцел с преданностью взирал на город Зальцбург и брал за образец обычаи франков. В душе Коцела ожили мысли, рождавшиеся у Прибины еще в Нитре, и мысли эти порхали над князем, подобно птицам.

Но вот случилось, что солунские братья, Мефодий и Константин, проходя по земле Словинской, встретились с сыном Прибины. Случилось так, что их скромный поезд ступил в замок Коцела.

Пыль покрывала их башмаки, пыль служила попоной их ослам, пыль и смирение украшали чело братьев и весь их поезд. Не было ни одного раба в этой кучке странников, ни один носильщик не нес их поклажу. Шли они, как ходят бедняки. Шли то молча, то с пением, и молчанье сменялось песнями и молитвами.

Когда стали они перед князем Словинским, снял Константин со своих плеч ларец с мощами святого Климента и обратился с речью к Коцелу. А был Константин слаб, изможден, пот стекал у него со лба, и влажные волосы прилипли к вискам. Он походил на горемыку, на жалчайшего из бедняков, но дымка непостижимой славы мерцала над его головой, и отзвук безмерного счастья трепетал в его голосе. Слушал Коцел слова смирения и веры, и все существо его сотрясало странное чувство, и очарованная душа его устремилась навстречу словам любви. В ту пору и князю, и Константину было около сорока лет, они были ровесники — и вот, когда мягкость и верность закону, и явленная ему правда Божия укротили гордыню Коцела, возникла между обоими душевная приязнь. Они полюбили друг друга и в этой обоюдной любви провели вместе несколько месяцев.

Когда же подошло время солунским братьям двинуться дальше со своими учениками, велел князь Коцел отворить сокровищницу свою, чтобы дать братьям золота в знак уважения. Но братья отвернулись от сокровища, и младший из них сказал:

— Ничто так не обременяет путников, как золото; ничто не служит им такой помехой, как богатство. Позволь нам, княже, дойти до ладьи и до пристани в безопасности и свободе, которые обеспечивает бедность. Позволь нам теснее завернуться в рваные плащи и насытиться голодом.

Простившись с князем и со Словинской землей, двинулись братья к Венеции. Когда дошли, разыскал их посол от папы Николая I. И посол этот передал им благоволение папы, его благословение и любовь, а далее молвил, чтобы они, послушные воле верховного князя Церкви, явились в Рим. Таково было повеление папы, так звучали его ласковые слова. Солунские братья повиновались и снова отправились в путь — и вот под колокольный звон, приветствуемые духовенством и отрядом папской кавалерии, предстали перед престолом Петра.

Однако прежде чем они добрались до Рима, угодно было смерти поманить к себе душу папы Николая. Умер папа, который некогда холодно ответил на просьбу Ростислава; умер папа, который в течение какого-то времени не желал склонить своего сердца к диким славянским народам, но затем, по воле провидения, изменил свое отношение к ним; умер и был погребен наместник святого Петра, который, отринув недоверие, призвал в Рим солунских апостолов. На святой престол воссел Адриан II.

Святость ли нового папы была тому причиной, то ли апостольские труды братьев или холодный расчет и желание распространить влияние римской курии, минуя Зальцбургское архиепископство, непосредственно на бывшую Иллирию — одним словом, по любви ли, по мирским ли причинам, а только папа Адриан II разделил позднейшее настроение Николая и принял славянских апостолов, как отец принимает своих сыновей. Он возложил руки на головы Мефодия и Константина и благословил литургию славянскую, и лично рукоположил их учеников в священники.

Затем, когда завершились пышные торжества, папа велел составить письмо, в котором значилось:

«Адриан, епископ и слуга Божий — Ростиславу, и Святополку, и Коцелу!