КАРТОШЕЧКАВ городе Париже юноша по имени Жульен, исключительно галантный француз, готовился объясниться в любви девушке Анне-Марии де Шевалье, скромной, как истинная куртизанка.В городе Нью-Йорке местный мафиози Лучано Буаноротти, коварный как все корсиканцы, собирался нанести сокрушительный удар своему сопернику Витторио Колченоги – нехорошему парню в кожаных штанах и скорострельной "Береттой" за поясом.В городе Риме художник Рэм Ляпунов, гений и лауреат, намеревался положить заключительный мазок на монументальное полотно "Эпохалипсис наших дней", написанное по мотивам трех строчек Рабиндраната Тагора.

А в городе Большие Трясины на центральном рынке, за третьим столом с краю, справный парень Николай Головач, в прошлом – комсомольский секретарь, а ныне – фермер божьей милостью, пытался всучить кило картошки гражданке Пупенниковой Н. Н., с утра мотавшейся по рынку в поисках дешевой сельхозпродукции.

– А мелковата картошечка, вы не находите? – кривила губу Пупенникова Н. Н.

– Уж какая уродилась, – отвечал божьей милостью Николай Головач, процеживая сквозь пальцы бледно-розовые клубни. Те, что покрупнее, он незаметно возвращал обратно в мешок, а те, что помельче, горохом сыпал покупательнице в сумку.

– Ну надо же! Такой интересный юноша, и такой урожай торгует, – голосом Анны-Марии де Шевалье говорила покупательница, и двумя пальчиками кокетливо пыталась выбирать из сумки чересчур уж мелкие горошины.

– Не создавайте себе проблему, мадам, – с интонацией нехорошего парня Витторио Колченоги отвечал Головач. Про "Беретту" за поясом пока разговора не было.

– А вот я всегда удивлялась, как это люди находят в себе силы бросить город и переселиться куда-нибудь на природу. Клянусь! – ворковала Пупенникова-Шевалье, косясь левым глазом на мешок, а правым – на свою сумку. – Там, в деревне, наверное, очень красиво… Я угадала? Ну как же! Лес, река, васильки на лугах… Картины писать можно!

Запахло Римом, "Эпохалипсисом", свежей краской и гениальным полотном. Но за третьим столом с краю стоял не Рэм Ляпунов, дважды лауреат, а божьей милостью Николай Головач, с Рабиндранатом Тагором вовсе даже не знакомый. Зато был Головач весьма искушен в ценах сегодняшнего дня, оттого и отвечал соответственно:

– Нам эти картинки ни к чему… Не в Лувре живем. Как-нибудь и без Ляпунова обойдемся!

И все сыпал и сыпал горох покупательнице в сумку…

Между тем, пробил час, и в городе Париже юноша Жюльен обнял Анну-Марию де Шевалье и нежно шепнул ей в девичье ушко: "Я тебя люблю…".

Между тем, пришла минута, и в городе Нью-Йорке Лучано Буаноротти схватил за грудки Витторио Колченоги и просвистел сквозь выбитый зуб: "Я тебя убью!.."

Между тем, наступило мгновение, и в городе Риме гений всех времен и народов Рэм Ляпунов размахнулся колонковой кистью и с криком: "Я тебя нарисую!.." – впаял-таки недостающий мазок в "Эпохалипсис" по мотивам Рабиндраната Тагора.

А в городе Большие Трясины божьей милостью Коля Головач, свой в доску и не единого взыскания на ферме, кинул покупательнице в сумку последний овощ и подцепил восьмисотграммовое картофельное кило крючком безмена.

– Как в аптеке! – сказал фермер и Головач по имени Николай, не моргнув глазом. – Ровно тысяча двести грамм. С небольшим… Короче, с вас семнадцать рублей, гражданка!

– Чего, чего? Какие семнадцать рублей? За что – семнадцать? – ангельским голоском пропела та. – Да я ж тебя, парень, сейчас как в кино – прямо на базаре урою!

И с этими словами гражданка Пупенникова Н.Н., жестокая, как все покупатели, выхватила из-под кофты верного "макарова" и послала девять грамм прямо в сердце справного парня по имени Головач, влюбленного в рыночный бизнес, как истинный россиянин…