Карты на стол (сборник)

Я почему все это так хорошо знаю – каждое лето меня отправляли в Добой, к папе. Сперва еще была жива его бабушка, она со мной возилась, а когда ее не стало, я уже был достаточно большой, чтобы настоять на своем: на каникулы поеду к отцу, а не пустите, пешком туда пойду, и делайте что хотите. Мама, впрочем, не сказать чтобы особенно возражала – это же мои каникулы, а не чьи-то еще, и если ребенок желает отдыхать, таскаясь за непутевым папашей по знойному и пыльному боснийскому захолустью, значит так тому и быть.

Поэтому каждое лето я приезжал к отцу. Присматривать за мной тогда уже не требовалось, с моей вечно занятой матерью трудно было не стать самостоятельным уже к восьми годам. Я даже завтрак готовил каждое утро, сам, на двоих, и только потом будил папу – как же я этим гордился, слов нет. Но еще больше я гордился тем фактом, что этот красивый усатый веселый великан с трубой, которого все вокруг любят и наперебой зазывают в гости – мой родной отец, и я на него похож, все так говорят, и, наверное, стану точно таким же, когда вырасту. Помню, в школе я по секрету рассказывал одноклассникам, свято веря каждому своему слову, что мой папа – тот самый знаменитый дудочник из Гамельна, который сперва увел за собой крыс, а потом – всех детей. Научил их играть на дудках, как сейчас учит меня, и теперь самые лучшие музыканты в мире – те самые дети и их потомки. Вот такой счастливый финал придумал я для старой легенды, надеюсь, на самом деле

примерно так все и было; впрочем, неважно.

То есть, вы уже, наверное, поняли, что папа – самый главный человек в моей жизни. Был и остался, и будет всегда. Сказать, что я его люблю – не сказать ничего; все дети любят родителей, по крайней мере, до какого-то момента, а для меня отец сперва был ожившим сказочным героем, потом – самым авторитетным учителем и примером для подражания, а еще позже стал лучшим другом. Трудно ждать от меня объективности, и все же думаю, он как никто в мире заслуживал такого отношения. Он был добрый, веселый, великодушный, сильный и очень умный. Я имею в виду не обычную житейскую сметку, а настоящий живой, глубокий, деятельный ум – при том что никакого образования папа не получил, даже в начальную школу не ходил, он рассказывал мне, что грамоте выучился только лет в тринадцать, читая вывески и газетные заголовки. И в музыке он был самоучка, хотя, слушая его игру, никто в это не верил.

Чтобы вы могли оценить степень отцовского влияния на меня, скажу, что в свое время приехал сюда только потому, что Париж – его великая, так и не сбывшаяся мечта. Папа тут ни разу не был, но всю жизнь строил планы – ах, какие он строил планы! Как разбогатеет на старости лет, и они с мамой, которой к тому времени, наконец, надоест работать, поселятся в Париже, причем непременно на бульваре Ришар-Ленуар. Понимаете, почему? Папа был, как сейчас говорят, фанатом Сименона, вернее, комиссара Мегре. Перечитывал романы о нем, как некоторые верующие Библию – каждый день хотя бы несколько строчек, не развлечения ради, а чтобы наполнить жизнь дополнительным смыслом, то есть, напомнить себе, что он, этот смысл, есть, даже когда не очевиден. Я понимаю, что это звучит довольно глупо – какой такой высший смысл может быть в детективах, нормальные люди их только от скуки читают. Но я думаю, смысл – он всегда внутри нас, а книги, которые мы читаем, это просто хитроумный крючок, чтобы вытащить его на поверхность, и уж тут кому чем удобнее, с этой точки зрения абсолютно все равно, что читать, лишь бы работало.

И вот для папы таким крючком почему-то стал комиссар Мегре, за которым тянулся благоуханный шлейф, любовно сотканный автором из названий парижских улиц, мраморных столешниц кафе, женских туфель, барж, проплывающих по Сене, прилавков бистро, запаха рагу и табака, смятого постельного белья, капель кальвадоса и струй белого вина – как же отец все это любил и меня заразил, конечно, иначе и быть не могло. Мы даже французский язык вместе учили, и папа, можете себе представить, все время меня обгонял, хотя считается, будто детям языки легче даются, да и времени на зубрежку у него, в отличие от меня, совсем не было. Но любовь творит чудеса.

Любовь, повторяю, творит чудеса, поэтому, закончив школу, я приложил все усилия, чтобы поступить в Сорбонну. Это получилось, прямо скажем, не с первой попытки, но все-таки своего я добился. Освоюсь в Париже, думал я, заодно чему-нибудь да выучусь, и лет через пять-шесть вполне можно будет сказать отцу: приезжай. Заработаю денег, сниму для него квартиру на бульваре Ришар-Ленуар, а дальше все как-нибудь само устроится наилучшим образом, иначе быть не может.