Каспий, 1920 год

Кое- кто в штабе считает вероятным заграждение белыми входа в Тюб-Караганский залив. Но я убежден, что там могли видеть сорванные мины наших постановок прошлых лет. Никаких неприятельских заграждений вне подходов к Астрахани не существует. В этом отражается их стратегический план, расчет на скорую победу и свидетельство того, как они сильно ошиблись в своих расчетах. По той же причине не могло быть глубоководных мин у них в резерве. Вряд ли они в своих планах предусматривали поспешное бегство, которое совершилось всего только шесть недель назад. Если бы преемник Сергеева просил телеграфно Врангеля выслать глубоководные мины, то, зная административные порядки у белых, необходимость погрузки и выгрузки (Севастополь, Батум), перегрузку на железную дорогу, формальности с транзитом через Грузию, перегрузку в Баку на транспорт или минзаг и выгрузку в Энзели, можно поручиться, что шесть недель -совершенно недостаточный срок. Тем более что мы исходим из предположения наличия готовых мин в Севастополе, свободных транспортов на Черном и Каспийском морях и порожних вагонов в Батуме.

Наконец, «Доброжелатель» сообщает, что мины поставлены на днях, а их еще надо было приготовить. Значит, враги располагали не более как пятью неделями, а то и месяцем. Такой аврал предпринимать только для того, чтобы поставить мины на крутом склоне береговой террасы, в расстоянии шесть-восемь миль от берега, явно нецелесообразно.

Остается одно, что если мины действительно поставлены, то это обычные шаровые мины восьмого или двенадцатого года, закрывающие непосредственный выход из гавани (в трех-четырех милях). Однако и это допущение очень сомнительно. Товарищ Озаровский уверяет, что дозорных кораблей или брандвахты на подходах к Энзели нет, а персидские катера ходят свободно в Астару и обратно обычными курсами и без лоцманов, что исключает наличие минного заграждения у входа.

Мой вывод: «Доброжелатель», очевидно, из большого желания нас предостеречь ошибается или передает слухи и предположения. Но возможно, что он не благожелатель, а провокатор, которому поручено нас запугать трудностями.

- Согласен! Благодарю вас… Мне тоже представляется сомнительным наличие заграждения. Если же оно вплотную к берегу и только у входа, то оно не страшно. Можно сперва разделаться с батареями, а затем уже с минами… До завтра!

Последние слова, по-видимому, означали, что завтра, 15 мая, состоится официальная встреча с начальством.

* * *

Озабоченный вчерашним вопросом комфлота, с утра послал на «Орел» за новоиспеченными военспецами из числа «добровольно оставшихся». Как назло, почти все оказались артиллеристами. Рекомендовали спросить мичмана по фамилии Твербуз-Твердый, который служил в оперативном отделе сергеевского штаба.

Разысканный Твербуз сказал, что минный запас белых находится на барже «Терек», которая застряла здесь, в Баку, не без стараний мусаватистов и сейчас стоит где-то у острова Наргин {95}.

Хотел сначала посмотреть на баржу, нет ли новинок, но узнав, что на «Тереке» только мины образца 1908 года, присланные из Севастополя, не поехал. Они мне известны с 1914 года и совсем недавно пригодились на астраханском рейде, так что изучать нечего.

На вопрос к Твербузу: «А были ли еще мины, хотя бы у англичан?» - последовал характерный ответ:

- Поверьте, не знаю. Возможно, они получали тем же путем, через Батум, из Англии или из того же Севастополя. Мы обязаны были докладывать англичанам о всех запасах, но что имелось у них самих - этого мы никогда не знали. От нас скрывали все секретные сведения.

Хороши союзнички и покровители! Впрочем, иначе и не могло быть.

Хотя полной ясности нет, все же вероятность наличия мин перед Энзели уменьшилась. Переслал Б.И. Смирнову записку с просьбой доложить начальнику штаба или комфлоту.

* * *

Все чаще в разговорах упоминается имя Кучук-хана (правильнее - Кучек-хан). Толком ничего о нем не известно, но говорят, что персы-бедняки его боготворят. В это можно поверить, даже у нас о нем ходят романтические легенды на манер шотландского Робин Гуда. Снежинский рассказывал, как впервые услышал о Кучук-хане весной 1919 года, лежа в стрелковой цепи во время боя с белоказаками за село Семирублевое (под Астраханью). Тогда кто-то из матросов, раздосадованный необходимостью мокнуть и мерзнуть, лежа в камышах под огнем казаков, пригрозил, что «бросит все и уйдет к Кучук-хану». Жизнь в отрядах последнего, очевидно, представлялась моряку в виде борьбы вольницы с буржуазией, без особенных трудностей и среди сплошных апельсиновых рощ.