Каста (СИ)

Пока чиновник перечитывал уложение, касавшееся Свободного боя, Хюрем терпеливо ждал. Он знал, что в этих строчках нет ни единого слова, не позволявшего ему — омеге! — участвовать в состязании. Как знал и то, что противясь, писарь просто опасается за свою шкуру, не зная, что произойдёт, включи он омегу участником.

Бета продолжал скользить взглядом по строчкам, одновременно раздумывая над тем, как бы избавиться от омеги, а вокруг тем временем становилось всё тише. Кое-кто, кажется, разобрался в происходящем, и теперь весть о небывалом случае расползалась вдоль вереницы людей. Когда в комнате летучей мышью над потолком повисла шуршащая шёпотками тишина, писарь наконец понял, что промедлением только загнал себя в угол — замять дело, не привлекая внимания, не получится. Придётся либо гнать омегу, прямо нарушая положение о том, что биться может «любой желающий, достигший совершеннолетия», либо соврать, вписывая свои собственные слова на страницы Устава Касты. Ни того, ни другого писарь сделать не мог, выбрав из трёх зол наименьшее.

Захлопнув книгу и спрятав её в стол, он спросил:

— Как тебя зовут?

— Хюрем, — отозвался омега, понимая, что одну победу он только что одержал.

* * *

Долгожданный день Праздника Касты разгорался мягким солнцем, стремившимся к зениту, и состязаниями, за которыми наблюдали тысячи возбуждённых зрелищем глаз. В главном амфитеатре Барабата, поднимавшем высокие трибуны близ западной части городской стены, яблоку негде было упасть.

После того, как все дети были записаны и отданы поверенным Касты, в чьи обязанности вменялось следить, чтобы те смирно ожидали своей очереди и вовремя выходили на испытание, семьи отправлялись искать свободные места, откуда они смогли бы наблюдать за происходящим и, возможно, даже увидеть собственного отпрыска. Отыскать скамьи не выше пятого яруса считалось редкостным везением, и таковое, увы, почти никогда не случалось. К тому времени, когда огромная очередь начинала рассеиваться из оружейной, половина города уже азартно галдела, собранная вокруг поля для состязаний. Так было и на этот раз.

Как только первые лучи светила показались над восточным утёсом, тяжёлый удар гонга возвестил о начале. Толпа взревела, разом утопив любой отдельно взятый звук, но вот ровный жёлтый песок сбили голые пятки первых счастливцев, и зрители стали рассаживаться, с интересом всматриваясь в полные волнения детские лица.

Первыми боролись малыши. Разбитые на группы по восемнадцать человек, они разбредались в разные части поля под предводительством раджанов: писаря, двух рядовых воинов и старшего субедара. Мальчишкам давали команду и они начинали бороться. В ход шли кулаки, плечи, коленки, раздававшие пинки, тычки, удары, тумаки и подсечки. Дети дрались отчаянно, подстёгиваемые криком толпы. Отсеивая зёрна от плевел, субедар указывал караулившим воинам, кого следовало отправить с поля, а кого разнять. Писарь вёл учёт, вычёркивая негодных. Оставшиеся дети считались победителями, которых принимала под своё покровительство Каста.

В каждой группе, как правило, оставалось не более четырёх детей, хотя завсегдатаи праздника клялись, что видели на своём веку, как, отсеянные субедаром, вылетали все. Победивших детей показывали всем собравшимся. Под одобрительные крики, избранников подводили к ложе верховного жреца, носившего титул сильнейшего воина и отца всех раджанов Касты.

Облачённый в пурпурные и алые одежды, жрец поднимался с массивного золочёного кресла, простирая руки над новобранцами, и возносил молчаливые молитвы о том, чтобы в будущем те покрыли себя и Касту вечной славой.

Лето, находившийся в амфитеатре, едва отмечал ход событий. Он так отчаянно ждал праздника, но теперь едва ли бросал взгляд в сторону будущих собратьев. Вчера он повстречал своего омегу. И тут же умудрился его упустить.

Продолжив вечерний обход, Лето задержался у стражи внешних ворот и, так чтобы не слышал младший субедар Сувир, шепнул, чтобы те ни за что не выпускали омегу пахнущего шафраном, базиликом и корицей, если тот надумает покинуть город. Товарищи не задавали лишних вопросов — искать человека могли по разным причинам, и в этом раджаны полагались на собственный нюх. Воины прекрасно разбирались в запахах вплоть до едва уловимых оттенков. Слова Лето передадут по цепочке в час перемены караульных — омеге точно не уйти.

Но где он?

Лето терялся в догадках. После обхода он явился к старшему субедару, Карафе, и попросил отпустить его на всю ночь. Старику совершенно не понравилась просьба юноши, не говоря о том, что выглядел Лето нервным и взбудораженным. Карафа стал допытываться, но молодой альфа упрямился, держа рот на замке, и продолжая талдычить, что ему нужно в город, когда Карафа уже отказал. Видя, что парень не сдаётся и настроен решительно, наставник уступил, но сделал это только потому, что, зная Лето как облупленного, не сомневался: тот всё равно удерёт. Разрешение ему требовалось только для того, чтобы очистить совесть.