Кастелау

Три сцены с самой Маар. Можно сказать, в некотором смысле почти коллеги… Но обходилась она со мной как с последней вошью. Только сверху вниз и никак иначе. Словно ей без бинокля этакое ничтожество вообще не разглядеть… А я пыталась. Честно пыталась. «Для меня величайшая честь стоять перед камерой рядом с вами, великой актрисой…» И все такое. Но она? «Высоко с небес схожу я…»

Ну а потом я сама все испортила. Господи, молодая была, дурочка совсем. Теперь вот уже не молодая, а все еще ума бог не дает…

Могли бы, между прочим, и возразить…

Но я и в самом деле… Нет, это я вам завтра расскажу. Когда вы туалетную бумагу… Две большие упаковки. Двухслойную, этого вполне достаточно. В конце концов, приличные люди сюда выпивать приходят, а не в клозете…

Страница сценария «Песнь свободы»

(Первая редакция) [19]

Личный кабинет великого герцога. Интерьер. День.

Великий герцог за письменным столом, заваленным всевозможными бумагами, изучает какой-то документ. Гофмаршал Вакерштайн застыл в подобострастном ожидании.

Великий герцог окунает перо в чернильницу, намереваясь подписать, но колеблется. В задумчивости подпирает голову рукой. Вакерштайн деликатно покашливает, напоминая о своем присутствии.

Великий герцог, вздрогнув и очнувшись от дум, подписывает документ и протягивает бумагу Вакерштайну.

Вакерштайн с почтительным, низким поклоном принимает бумагу

.

Вакерштайн: Ваше величество… (Помахивая бумагой, чтобы просохли чернила, почтительно пятится, намереваясь уйти.)

Великий герцог: Скажи-ка, Вакерштайн…

Вакерштайн (останавливаясь): Ваше величество?

Великий герцог: Скажи-ка, Вакерштайн, ты вообще понимаешь этого Наполеона?

Вакерштайн: Так точно, ваше величество, я его очень хорошо понимаю. Осмелюсь сказать: я даже чувствую родство с ним.

Великий герцог (удивленно): Родство? Ну-ка, потрудись объяснить, в каком же это смысле?

Вакерштайн: Сей же миг, ваше величество. Вот я лично очень даже не прочь пропустить глоток-другой доброго вина, и Наполеон, сдается мне, тоже завзятый выпивоха. Правда, упивается он не вином, а битвами. И, как всякий выпивоха, не может вовремя остановиться. А коли так, его тогда неминуемо начинает покачивать. И вот ежели в такую минуту его… [20]

Интервью с Тицианой Адам

(7 августа 1986)

Лучше выключите сразу эту штуковину. У меня сегодня… Нет настроения. И сил нет. Я же не девчонка, в конце концов.

Нет, правда. Не сегодня. Мы же не по договору…

Туалетная бумага? Причем тут это…? Ах, вон что. За ваш счет? Знаете, как это называется? Дерьмовый гонорар, вот как! [Смеется.] Дерьмовый гонорар. До вас хоть дошло? Или у вас, американцев, с юмором не того…

Ну ладно. Только недолго сегодня. Я правда устала. Так на чем я остановилась?..

Глупость, которую я тогда…? Глупость – это мало сказать. Это вообще было… Если бы проводили олимпиады по идиотизму, золотая медаль мне была бы обеспечена. С дубовыми листьями и скрещенными мечами [21]. Я была еще такая молоденькая. Задним числом не верится даже, что можно такой молоденькой и несмышленой быть. Вы тоже когда-нибудь еще…

А все потому, что эта Маар так надменно со мной обращалась… Словно я и правда у нее в горничных, не только по роли. Однажды вообще перед всеми меня… Только за то, что я посмела в гримерной на ее персональное кресло присесть. Такую выволочку мне устроила, вы даже представить себе… Словно я алтарь осквернила… Или на портрет Гитлера плюнула.

Зато с важными людьми прямо сахарная была. Если кто в политике что-то значил или связи на самом верху имел, с теми она… Улыбка, что твой турецкий мед. Не знаю даже, продается он сейчас или нет? Приторная такая дрянь, до того вязкая, что зубы не разлепишь.

Какая же я была идиотка! Вам не понять. Вы же американец.