КАТАБАЗИС

Тогда вошел Цзяо Фань и заявил, что какое-то говно заявило о существовании на белом свете деревни Дунъучжумцзиньци и сюда едет карательная экспедиция из Министерства регуляции рождаемости.

Тогда встал совершенно обкурившийся Алим в желтом имперском халате с зелеными кругами под глазами, горевшими красным огнем. Он был страшен, как светофор, включивший все три лампочки сразу.

— Когда я работал в Южнотаджикистанской археологической экспедиции под руководством кандидата исторических наук И.Р.Пичикяна на раскопках кушанского городища хрен знает какого века и какой эры, то работать нам, конечно, никогда не хотелось. И был верный способ. Нужно было поскрести ногтем по дереву и посвистеть. Тогда поднимался сильный дембельский ветер «афганец» и уносил нас прочь. И всегда к продуктовому магазину в кишлаке Кабодиен.

ГЛАВА 7

Мы были пьяны, как дым, и от этого легки, как утиные перышки. Я забыл. Я все сразу забыл. Как произносится слово «мама» забыл. Как слово «Яньгуан», правда, помнил, но не хотел вспоминать.

Алим, Агасфер и я взялись за одну бамбуковую палку-пяткобойку, заскребли и засвистели. У меня это плохо получалось. Для поцелуя губы складывались хорошо, а вот для свиста…

Тут все пропало. Поднялся страшный ветер и я поднялся с ним. Вихрь, пыль, темнота, пространство, пустота под ногами, горы, сектора мертвой земли, грохот и тишина, темнота, тоска, безмятежность, темнота, ужас, темнота, ну посоветовал Алимчик, темнота и только три знакомые руки, три грязные, теплые, то нежные, то жесткие руки, три божьих чуда, по воровскому закону Дарвина вцепившиеся в одну бамбуковую палку. Стало несколько душно и влажно. Словно бы ветер — телепортатор сжал нас в своей бережной ладони, чтобы аккуратно, не зашибив, высадить посреди пасмурного денька[136] посреди мягкой зеленой лужайки.

Черные от пыли, не в силах разжать сведенные судорогой руки, мы трое были похожи на скульптурную группу «Папуасы за добычей огня», «Золотоискатели Клондайка за дележкой участка», а, может, просто «Фетишисты». Но шеи вертелись. Невдалеке был замечен продуктовый магазин со странной для Таджикистана вывеской «Food-store».

— И-и, как давно я не был в Кабодиене, — удивился Алим. — Какой-то новый магазин открылся.

Но Кабодиен еще больше удивлял и какой-то новой архитектурой — двух и трехэтажные особнячки в позднеготическом, викторианском, пост-романском неореалистическом стиле.

Невдалеке от нас стоял высокий, хорошо выглядящий местный житель без тюбетейки, но в плаще. Он не моргая разглядывал молча пришельцев, буквально свалившихся с неба, и ожидал от нас дальнейших действий. На поводке необычный туземец держал странную голубую овцу на тоненьких ножках, которая ко всему прочему еще и гавкала.

Алиму, наконец, удалось отцепиться от палки. Он поднялся и смело пошел к незнакомцу, протягивая грязную ладонь, не обращая внимания на беснующуюся овцу. Произошел сложный обмен жестами. Алим, не встретив рукопожатия, приложил руку к сердцу. Туземец вытащил руку, свободную от поводка, из-за спины и приподнял шляпу.

— Ассалом алейкум.

— Спасибо, хорошо.

— Акя, это кишлак Кабодиен?

— Это кишлак Стаффорд, акя, то есть сэр.

— Агик, — спросил я, уверенный в очередном правдивом ответе, — тебе это что говорит?

— Все хорошо говорит. Мое последнее вечное заключение по приговору Стаффордского королевского суда уже сто лет как закончилось.

— А что ты тут натворил?

— Да город сжег по пьяни.

Английский городок был тих, вежлив, чопорен, как ему и полагалось. Газоны звали поваляться, пабы — попить пивка, но объятий так, в общем, никто не раскрывал.

— Надо бы где-то прийти в себя и начать новую жизнь, — мне показалось, что моя мысль также ненавязчива, как прелесть и древность Стаффорда.

— И-и, жаль, что мы не в Кабодиен попали.

— А чего, Алимчик, разве здесь хуже?

— Да не хуже, а так… хочется чего-то, я не знаю — то ли домой, то ли дальше.

— Спросим у полицейского, — предложил решить все проблемы Агасфер.

«Бобби» в высокой черной каске представился, не разжимая губ, как действительно полисмен Бобби Коэн.

— Как нам быть дальше?

— Уэ-уэ-рэ-рэ, сэр[137].

— Чего?

— Уэ-уэ-рэ-рэ, сэр, — и показал жезлом в сторону гостиницы «Смерть под солнцем», где останавливалась Агата Кристи.

Пока ступали туда по газонам, я обратил внимание на афишку, уголок которой в пятнах от портвейна трепетал. «Леди и джентльмены. Бакалавр этики, директор Школы высших христианских добродетелей, лауреат Ордена высокой нравственности миссис Януария Глория Суонсон имеет честь пригласить Вас 6 октября в 19 часов в актовый зал Школы на лекцию «К вопросу размещения пивных ларьков и рыбных лотков вблизи ботанических садов».

— Эй, ну ты идешь? — окликнул меня Агасфер.

— Сейчас.