Катастрофы в предсказаниях и пророчествах. От Мишеля Нострадамуса до наших дней

Впереди нас ждал и «город мертвых» — одиннадцать мавзолеев Шахи-Зинда, выраставших один за одним в эпоху железного Тамерлана. Но, несмотря на грозное название, это самый изящный ансамбль Самарканда. Он называется еще «Живой царь» по мавзолею Куссам ибн-Аббаса. Как гласит легенда, этот проповедник ислама, происходивший из рода самого Магомета, не умер, а навсегда удалился в пещеры, неся в руках свою собственную голову...

В этом мавзолее я, почувствовав необычные сигналы, обратилась к Батыру Закирову с неожиданной просьбой:

— Исполни здесь молитву!

Батыр растерялся. Видимо, посчитал мою просьбу какой-то прихотью, но согласно законам восточного гостеприимства ни в чем не мог отказать гостье:

— Я сделаю это, Джуна, раз тебе это нужно.

Но я решительно возразила против такого довода:

— Нет, Батыр. Это тебе нужно. Это место связано с тобой. Но я пока не знаю, как и чем связано. Расскажи об этом матери, когда будешь в Ташкенте.

Через несколько дней Закиров побывал в Ташкенте по каким-то личным делам и, вернувшись, сразу же отыскал меня на съемочной площадке. Он взволнованно рассказал мне о беседе с матерью. Она сообщила, что ее родители и предки всегда считали мусульманского святого ибн-Аббаса покровителем своего рода. А по давнему обычаю женщину перед родами непременно приводили в места поклонения святым. Так вот: именно в мавзолее ибн-Аббаса побывала бабка Батыра, ожидая появления на свет его матери...

...А в тот майский день я продолжала встречу с минувшим, вела с ним сокровенный разговор.

Помню, в конце путешествия по Самарканду мы вышли на всемирно известную площадь Регистан, где с трех сторон смотрели на нас монументальные сооружения, поражающие своим величием и красотой. Средневековый университет — медресе Улугбека, где курс математики вел сам великий мудрец. Выросшее через два столетия после эпохи Тимура гигантское «Здание со львами» — медресе Шердор. И «отделанное золотом» медресе Тилля-Кари.

Здесь для всех как бы останавливается время. Ко мне же со всех сторон навстречу летело минувшее, становясь почти осязаемым, почти реальным... Я чувствовала, что нахожусь там и тогда.

Помню, как перебила экскурсовода:

— А что это за дымоход в пристройке к Тилля-Кари?

Экскурсовод, чтобы не обижать гостью, возразил мягко, но настойчиво:

— Такого не может быть, Джуна... Это ведь совсем другая культура, совсем другая цивилизация...

Спутники мои растерянно переглянулись, пытаясь как-то спасти мою честь. Но я-то знала, что говорю:

— Я это вижу, — упрямо повторила я. — И запах чувствую, который обычно идет от сильно задымленного кирпича. Здесь жил человек другой веры... Лет семьдесят—сто назад. — Я помолчала и окончательно «добила» немного смутившегося экскурсовода: — Теперь этот человек стал вашей национальной гордостью.

Назревал небольшой «скандал», и тогда Батыр Закиров попросил приехать в медресе главного муфтия Самарканда.

— Джуна права, — подтвердил муфтий. — Экскурсовод, увы, не в курсе дела. До революции здесь жил русский художник Николаев, принявший мусульманство. Отапливал он жилище по славянскому обычаю, и сам построил дымоход, который позднее был заложен. Он теперь широко известен как художник под именем Усто-Маммина.

Мои спутники удивленно переглянулись, а Батыр довольно рассмеялся, успокаивая поникшего экскурсовода.

Моим друзьям пришлись по душе подобного рода прогулки. Тем более что Ишмухамедов и Агишев оказались прекрасными знатоками среднеазиатской культуры и истории.

После съемки в мечети Даг-Бид кто-то из них попросил меня найти среди множества захоронений неподалеку от мечети самое священное и почитаемое.

Я протянула руку, ощущая, что прикасаюсь к чему-то невидимому в воздухе, что сохранило энергию давно ушедших в небытие людей и времен. Уловила сигнал и через минуту ответила:

— Вот то, третье справа захоронение во втором ряду могил. Кстати, оно здесь далеко не самое древнее, да и внешне мало чем отличается от других...

Друзья мои молча кивнули, и кто-то из них снова задал вопрос:

— А ты можешь сказать, что за человек похоронен рядом с местом, где ты сейчас стоишь?

Пришлось переключиться на иные сигналы, чтобы ответить:

— Давно погиб. Лет шестьдесят назад... Да, не своей смертью умер — убили, видно... Молодой очень был. Лет восемнадцати-двадцати. Энергичный такой, боевой, напористый, хотя и бесшабашный... Такими бывают только в юности... Комсомолец, должно быть..

Эльер Ишмухамедов после такого ответа только руками всплеснул.

Но и на съемках случилось несколько удивительных историй. Я не все сейчас могу объяснить из того, что только что рассказала. Ну что ж, это можно пока отнести к «бессознательному» или «неосознанному»...

Долгий мой съемочный период завершался в древней Хиве. Здесь снимался эпизод с Хусейном, который скачет на лошади, спасаясь от преследования. Роль Хусейна играл юный Бахтияр — сын Батыра Закирова.

Когда Бахтияр уже был загримирован и ему готовили коня, я торопливо подошла к юному актеру: