Каторжник император. Беньовский

   — Это и немудрено. Нас тогда было много. Я Лешек Копницкий. Служил когда-то поручиком у конфедератов. Сражался под Сандомиром, был ранен. А теперь от нашего конфедератского движения остались одни горькие воспоминания.

Лешек стал жаловаться на свою судьбу. Соратники его вернулись в Польшу, примирившись с королём Станиславом, русским ставленником. Он же, Лешек Копницкий, гордый и самолюбивый человек, не мог поступить так, как другие. Для него не существует Польши, пока ею правит этот Станислав. Уж лучше уехать на край света, в какую-нибудь колонию. Почему бы пану Беньовскому не воспользоваться его военным опытом и не предоставить ему должность в экспедиционном корпусе? Он, Копницкий, хорошо помнит, как пан барон предлагал бывшим конфедератам вступить в ряды корпуса. И очень сожалеет, что не откликнулся тогда на этот призыв. И Лешек снова напомнил, что сражался под Сандомиром и был ранен.

   — Я уже слышал об этом, — перебил его Морис Август. — К сожалению, ничем вам помочь не могу. Не уверен, что вернусь к командованию корпусом. Его численность собираются сократить.

   — Вам что-нибудь известно о судьбе Лихницкого, моего родственника? — вмешалась в разговор Фредерика.

   — Пан Лихницкий по-прежнему командует гарнизоном на севере Франции и не тужит.

   — Не стоило бы вам обратиться к нему за помощью? — сказал Беньовский.

   — Пытался уже. Он теперь такой надменный и недоступный, словно генерал.

Морис Август так и не пригласил Копницкого к столу, а лишь велел служанке, подать поляку стакан вина. Потом выпроводил Лешека со словами:

   — Желаю удачи. Вы уж извините нас, мы решили с женой провести вечер наедине, чтобы отметить наше возвращение в Париж.

Копницкий удалился огорчённый. Он так надеялся, что его пригласят к столу и щедро угостят. Судьба горемычного поляка мало тронула Беньовского.

Через служанку Морис Август пригласил двух скрипачей и попросил их сыграть что-нибудь венское. Музыканты заиграли весёлую мелодию Гайдна, композитора, известного далеко за пределами Австрии. Беньовский был в хорошем настроении и снизошёл до того, что разрешил Уфтюжанинову, сидевшему стражем у входа в отдельный кабинет, войти.

   — Послушай, братец Иван, хорошую музыку.

Одарил Морис Август музыкантов не слишком-то щедро. Дал каждому по мелкой серебряной монете, а с Уфтюжаниновым завёл разговор.

   — Скучаешь, Иван, по России?

   — Говоря по правде, скучаю. По Камчатке нашей. По реке Большой. Не по той, что крокодилами кишит, а по нашей, камчатской. Вижу, как косяки кеты и горбуши идут нереститься в реки и ручьи. А ранней осенью сопки краснеют от брусники. Слышу, как в кустах белые куропатки, кудахчут.

   — Да ты, братец, чего доброго, стихами заговоришь. Не грусти. Камчатка — это далёкое, пройденное. Мы с тобой ещё не такие дела будем вершить. На Мадагаскар ещё вернёмся. Малагасийцы ждут меня. Я им тайну одну открыл.

   — Какую тайну?

   — Великую тайну. Со временем всё узнаешь. Выпей-ка за наши с тобой успехи.

Засиделись в кабачке до полуночного часа. И хотя гостиница «Белая лилия» находилась неподалёку, Беньовский распорядился, чтобы Уфтюжанинов отыскал карету. Постоянно общаясь с офицерами и солдатами корпуса, Иван научился сносно болтать по-французски и поэтому поручение полковника выполнил без затруднений.

Утром Беньовский приказал Андреянову тщательно почистить и отутюжить форменный камзол, а Уфтюжанинову довести до зеркального блеска шпагу. Прихватив папку с пространной объяснительной запиской, он направился в морское министерство. К министру Сартину ему не удалось пробиться через плотный заслон из секретарей и помощников. После долгих и настойчивых просьб Беньовского принял один из помощников министра, оказавшийся тем самым, который провожал фрегат «Орлеан», отплывавший из Лорьяна с экспедиционным корпусом. Морис Август вспомнил, что чиновника звали Жуаньи.

Помощник министра принял Беньовского подчёркнуто сдержанно, сухо, сказал несколько общих, ничего не значащих фраз.

   — Меня удивляет, почему генерал не смог принять меня и выслушать, — с чувством обиды сказал Беньовский. — Приезд командира экспедиционного корпуса с Мадагаскара не такое уж заурядное, как я полагаю, событие в жизни министерства. Разве мне нечего рассказать господину министру?

   — К сожалению, генерал в ближайшие дни будет очень занят. И кроме того, он считает встречу с вами преждевременной.

   — Но почему?

   — Против вас выдвинуто губернатором Иль-де-Франса господином Дюма серьёзное обвинение.

   — Необоснованное обвинение.

   — Обоснованное или необоснованное — в этом должны были разобраться королевские комиссары. Их заключения мы ещё не получили. Поэтому господин Сартин ещё не готов выслушать вас и решить вашу судьбу.

   — Надеюсь, что со мной поступят по справедливости. Моя работа на Мадагаскаре стоила мне здоровья, и я был вынужден отправиться во Францию для лечения.

   — Вы самостоятельно приняли такое решение?