Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

Такое же задание Правительства СССР выполняли члены правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу А.Я. Вышинский, В.Н. Меркулов, К.П. Горшенин, В.С. Абакумов, Н. Рычков, И.Т. Голяков, Лавров, а также непосредственные участники процесса маршал В.Д. Соколовский и советский государственный обвинитель Р.А. Руденко. Они действовали по прямому распоряжению Сталина и его ближайшего окружения и под непосредственным руководством и контролем НКВД СССР.

При этом деятельность органов безопасности СССР не ограничилась представлением сфальсифицированной версии преступления, изложенной в справках о предварительном расследовании и положенной в основу официально объявленной в сообщении Специальной комиссии версии. По заданию высшего государственного руководства эта деятельность была продолжена в виде фальсификации дополнительных доказательств с целью перекладывания вины за катынское преступление на руководство фашистской Германии, а затем была направлена на защиту этого поднятого до уровня государственной тайны преступления от огласки, а всей фальсификации — от разоблачения.

Следствие располагает записью заседания правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу от 21 марта 1946 г., сформированной по решению высшего руководства СССР. Для подготовки «дополнительных доказательств» для Нюрнбергского процесса были привлечены члены правительства.

Тот же метод опоры на свидетельские показания был избран советскими представителями в Нюрнберге, когда выяснилось, что обвинение немцев в катынском злодеянии поставлено там под сомнение.

Под руководством заместителя Председателя СНК А.Я. Вышинского было проведено специальное совещание. На нем министру госбезопасности В.С. Абакумову поручалось «подготовить» болгарских свидетелей, министру внутренних дел В.Н. Меркулову — «3—5 наших свидетелей и 2 медицинских экспертов, подлинные документы, найденные на трупах, и протоколы их медицинского исследования», а также «подготовить свидетеля-немца, который был участником немецкой провокации в Катыни». К.П. Горшенин вместе с Сафоновым и Савицким должны были готовить польских свидетелей и их показания, а Вышинский обеспечивал создание документального фильма о Катыни^{36} (в котором, как известно, важное место было отведено свидетельским показаниям, но их пришлось заменить по рекомендации А.Н. Толстого дикторским текстом ввиду неубедительности звучания).

Следствие установило важные факты и обстоятельства.

Из телефонограммы сотрудника НКГБ Кирсанова, отправленной из Софии Вышинскому, следует, что, претворяя это правительственное решение в жизнь, сотрудники советской госбезопасности проводили активную работу среди болгарских граждан, ранее замеченных в сотрудничестве с немцами и «причастных к их пропагандистским акциям в Катыни и Виннице». И они делали это теми же методами, которые применялись к советским гражданам: путем запугиваний, сбора компромата, шантажа и уголовных репрессий добивались от болгар дачи показаний, подтверждающих версию о совершении преступления в Катыни немцами, готовили их к даче ложных показаний перед Международным военным трибуналом (МВТ).

Как явствует из материалов уголовного дела в отношении болгарских граждан М.А. Маркова, Г.М. Михайлова, архимандритов Иосифа, Стефана и Николая, после победы над Германией все они были арестованы. В ходе расследования особый упор делался на сбор компрометирующих их материалов. С изменением ими своей позиции в катынском вопросе дела были прекращены, и они были оправданы болгарским судом. Как известно, Марков участвовал в работе Международной комиссии врачей во время проведения в 1943 г. эксгумации в Катынском лесу и подписал общий документ, в котором фактически делался вывод о расстреле поляков весной 1940 г., что было равносильно обвинению в этом преступлении СССР. В ходе же болгарского судебного процесса Марков, будучи «подготовленным» советскими органами безопасности, заявил, что он подписал этот документ под угрозой репрессий со стороны немцев, что свой личный протокол вскрытия одного трупа он оставил без выводов о времени смерти, поскольку сомневался в том, что поляков расстреляли русские. Впоследствии Марков выступал с такими же показаниями на Нюрнбергском процессе на стороне советского обвинения^{37}. Аналогично органы НКГБ поступили и с другим болгарином — Михайловым^{38}.