Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

На первой стадии прощупывались возможности для политического сближения и намечалась общая плоскость эвентуального соглашения. 26 июля в кабинете берлинского ресторана «Эвест» Шнурре заверил Астахова в готовности Германии пойти «целиком навстречу СССР в этих вопросах» и трактовать Балтийское море как «общее» и «начисто» отказаться от притязаний на Украину, «(исключая части, входившие ранее в состав Австро-Венгрии, относительно которых положение неясно)». Подведя беседу к польской проблеме, немецкий дипломат готов был предложить основной предмет торга: «Еще легче было бы договориться относительно Польши...»^{14}. Стало ясно, что раздел Польши занимает ключевое место в планах нацистов. Астахов имел инструкцию выяснять конкретные предложения германской стороны, но не отвечать на них. Поэтому он стал выяснять ее трактовку отношений в советско-немецко-польском «треугольнике». Он услышал уверения в «крахе германо-польской „дружбы“»: «Эта „дружба“, и ранее бывшая крайне непопулярной в народе, рассыпалась буквально в течение суток. От Данцига мы не откажемся — это можно усмотреть хотя бы из „Майн кампф“». За этим последовал диалог Астахова и Шнурре:

— Ну, а если Польша, скажем, уступит Данциг? Ведь тогда «дружба» может возобновиться и, следовательно, политика в отношении СССР снова изменится в худшую сторону?

— Этого не будет. Восстановиться германо-польские отношения уже не могут. Они расстроились непоправимо^{15}

.

Получая информацию от Астахова, Москва выжидала, создавая впечатление осмысления альтернатив, перебирания вариантов решений и тем самым подогревая «щедрость» Гитлера, его готовность выкладывать больше «товара». Астахов даже поддакивал Шнурре в отношении известных притязаний Германии, согласно записи последнего, он выразил мнение, что «Данциг так или иначе отойдет к рейху и что вопрос о коридоре как-то должен быть решен в пользу рейха»^{16}.

Беседы первой декады августа продолжались на фоне немецких полуофициальных заявлений о начале войны с Польшей после 25 августа, подтверждавших разведданные о готовности Германии силой поставить Польшу на колени и разделить ее территорию, роста нетерпения Гитлера побыстрее «нанести первый удар», ускорив «акцию против Польши», пока Великобритания, Франция и Советский Союз еще не достигли соглашения^{17}.

8 августа Астахов сообщил Молотову, что немцы, проверив готовность советской стороны договариваться, хотели бы вовлечь ее «в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими». Он пояснял, что фраза об отсутствии противоречий «на всем протяжении от Черного моря до Балтийского» может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами. В отношении Польши немцы создавали впечатление, что не заинтересованы в судьбе «русской Польши» (с изменениями в пользу немцев), а также стремились «отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывш[ей] германской Польши (быть может, с прибавкой по линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции».

Г.А. Астахов полагал, что немцы видят вероятность такого рода переговоров «лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения». На ближайшем отрезке времени, они пошли бы «на известную договоренность в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае своей войны с Польшей». Но нет оснований считать, что «немцы были бы готовы всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства»^{18}.

Между тем такого рода соображения не остановили Сталина, который уже к этому времени сделал стратегический выбор, предпочтя широкомасштабные договоренности с нацистским руководством, сотрудничество с ним в условиях начинавшейся Второй мировой войны, когда стал торжествовать силовой подход к решению международных проблем. Как констатировал в Лондоне 5 августа посол И.М. Майский, «сколько попыток ни делает Чемберлен „забыть“, „простить“, „примириться“, „договориться“ — всегда что-нибудь фатально случается, и пропасть между Лондоном и Берлином становится все шире»^{19}. Его попытки остановить войну путем «мюнхенского варианта» для Польши были обречены на фиаско.

Заранее на неудачу оказались обречены августовские попытки координировать и объединить усилия для противодействия дальнейшей гитлеровской агрессии, прежде всего против восточно-европейских стран, Польши как первой жертвы, принявшие форму переговоров военных миссий СССР, Англии и Франции. Их целью было заключение трехсторонней военной конвенции, направленной против угрозы германского нападения, в том числе на Польшу. Однако со вступлением советско-германских переговоров в активную стадию работа военных миссий приобретала для Сталина характер «игры на двух столах», удобного маневра для торга с Гитлером в тактических ходах^{20}.