Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

Федеральная служба безопасности (ФСБ) России приступила к публикации документов периода Второй мировой войны из фондов архивов, предворяя их вводными статьями. В сборнике «Секреты Гитлера на столе у Сталина» читатель найдет упоминание о том, что Германия намеревалась выйти на границы СССР и «в этих целях решить „польский вопрос“, создать военные и политические плацдармы на западных рубежах России»^{20}

. Однако там нет ни одного упоминания о советско-германских договорах 1939 г., не говоря уже о секретных приложениях и статьях, а тем более об их оценке. Начиная серийное издание «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Серия документов», в котором участвуют ведомственные руководители всех уровней, ФСБ продемонстрировала свое критическое отношение к негативам прошлого. Во введении к первой книге первого тома содержится четкая и ясная констатация: «Являясь карательной частью партийно-государственного механизма, выполняя директивные установки руководства страны, органы госбезопасности тем самым способствовали реализации внутренней и внешней политики 20—30-х гг. — политики диктатуры и тоталитаризма. В этих условиях карательные функции, возложенные на НКВД—НКГБ, не могли не привести к массовым нарушениям законности. [...] Конвейер репрессий затягивал и своих исполнителей»^{21}

. Однако содержащаяся в издании обоснованная констатация беззакония, злоупотреблений и расправ, творимых карательными органами, не сопровождается столь же однозначной оценкой массового убийства польских военнопленных, хотя в первом томе перепечатаны постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. и представление-записка Берии, а также впервые опубликованы почти 20 документов (одна их группа — это сентябрьские ведомственные директивы, сводки, донесения и т.д. — о приведении оперативных групп НКВД в боевую готовность и их репрессивных действиях с 17 сентября на землях Западной Украины и Западной Белоруссии, другая относится к истории депортаций польского населения). Такой подход непосредственно вытекает из узкого понимания существа сталинской внешней политики только как обеспечивавшей безопасность страны: «Сталин вынужден был пойти в 1939 г. на заключение с Гитлером договора о ненападении, пытаясь отодвинуть сроки втягивания СССР в войну, выиграть время для подготовки к ней и максимально улучшить военно-стратегическое положение страны. Этого в некоторой степени удалось добиться, присоединив к Советскому Союзу Прибалтику, Западную Украину, Западную Белоруссию, Бессарабию и перенеся границы на запад». Секретные договоренности не упоминаются, а их содержание подается с «позитивной» окраской: «То обстоятельство, что к СССР были присоединены в основном регионы, входившие до 1917 г. в состав Российской империи и находившиеся к востоку от „линии Керзона“, рекомендованной в качестве восточной границы Польши в ходе подготовки Версальского мирного договора 1919 г., оказало определенное сдерживающее влияние на позицию западных держав в отношении СССР»^{22}

. Эта трактовка получила продолжение в одностороннем, не учитывающем международно-правовую сторону событий комментарии о том, что «Красная Армия вернула Советскому Союзу западные земли Украины и Белоруссии, которые в 1920 г. были отторгнуты Польшей и Антантой в ходе советско-польской войны»^{23}

, а утверждение о «распаде Польского государства и его армии» не имеет естественного, казалось бы, продолжения в виде анализа последствий «освободительного похода» для судеб многих тысяч репрессированных польских граждан^{24}. Два основополагающих документа из «пакета № 1» приводятся по неполноценной публикации из «Военных архивов России», а их комментирование не только не вносит ничего нового, но и не содержит даже необходимых уточнений по поводу дезинформации, имеющих место в приводимых выдержках из записки Шелепина.

«Государственническая», державная линия еще более четко прослеживается в предложениях (укорененных в результате недальновидного указания из распоряжения М.С. Гобачева от 3 ноября 1990 г. о поисках «противовеса» претензиям в истории двусторонних отношений) привлечь проблему военного противостояния 1919—1920 гг. и его последствий, противопоставить судьбы пленных двух войн, в наивной вере «уравнять счет» человеческих потерь между двумя государствами. Исполнителями стали автор нескольких публицистических статей бывший дипломат Ю.В. Иванов и историк И.В. Михутина, выпустившая книжку «Польско-советская война 1919—1920 гг.». П.А. Аптекарь и Б.В. Соколов указали на слабое документальное обеспечение книжки, в которой совершенно не использованы материалы Российского государственного военного архива, на явную односторонность подхода и использование двойных стандартов, на игнорирование проблемы положения и судеб польских пленных во время войны 1919—1920 гг. и т.д. Обстоятельной научной критике эти публикации подвергли и польские ученые М. Тарчиньский, А. Ахматович, Р. Война и другие^{25}.