Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

Чтобы хоть как-то скоротать время, я вновь поддался похвальной привычке к чтению, в чем капитан Алатристе, некогда преуспевший в намерении приохотить меня к этому душеполезному занятию, и сейчас подавал мне пример: он, если не вел беседы со мной, с Себастьяном Копонсом или еще с кем-то из товарищей, сидел у бойницы и читал одну из тех двух-трех книг, что всегда имел при себе в заплечном солдатском мешке. С благодарностью вспоминается мне, что в этом плавании я читал и перечитывал толстый том «Назидательных новелл» сочинения дона Мигеля де Сервантеса, так хохоча над ученой беседой двух псов или над персонажами «Ринконете и Кортадильо», что вселял изумление в души всего экипажа. С отрадой прочитал я и старинную растрепанную книгу, изданную в Венеции еще в прошлом веке и называвшуюся «Портрет любострастной андалусийки»[52], хоть и нелегко было продираться через чересчур – на мой тогдашний вкус – витиевато-громоздкие периоды: из-за довольно скабрезных сцен, содержавшихся в ней, капитан опасался давать ее мне в руки и, лишь когда убедился, что я украдкой уже пролистывал ее, скрепя сердце согласился.

– Да и то сказать, – примиряясь с неизбежностью, вздохнул он, – если тебе не рано отнимать чужие жизни и рисковать собственной, то уж, наверно, и читать можно что хочется.

– Аминь, – заключил Себастьян Копонс, который книг сроду не читывал и впредь не собирался.

Лиг шесть-семь не доходя до мыса Пахаро, наша галера легла на другой галс. Со встречного далматинского парусника, шедшего с Керкенны в Рагузу с грузом кож, воска и фиников, нам прокричали, что вчера утром, когда они пополняли запас питьевой воды, стало известно: трехмачтовый корсарский галеон и другой парусник, поменьше, отстаиваются на острове Лампедуза и что, похоже, они из тех британских кораблей, что уже примерно с месяц рыщут между мысом Боно и мысом Бланко, грабя всех встречных, и покуда не попались ни мальтийским, ни сицилийским галерам. Купец прошел дальше, а собравшийся на мостике военный совет, приняв в расчет, что ветер установился благоприятный, а два больших латинских паруса позволяют «Мулатке» покрывать никак не менее лиги в час, решил идти юго-восточней, то есть курсом на Лампедузу, ибо есть шанс отличиться и перехватить мерзавцев, если, конечно, те еще не убрались из тамошних вод.

Как я уже говорил, было не в диковинку, что английские и голландские суда все наглее бесчинствуют в Средиземном море, все чаще появляются в портах Берберии и даже во владениях султана, ибо чего не сделаешь, чтобы насолить Испании и другим католическим державам. Сыны Туманного Альбиона предавались этому занятию со страстью – и уже давно: с небольшими промежутками так повелось со времен их Елизаветы, королевы-девственницы, – в данном случае это устоявшееся выражение, но отнюдь не медицинский факт. Ну да, той рыжей лисе, которую с полным на то основанием злейшим врагом Испании считали все наши поэты, и среди них – кордовец Гонгора:

Тварь кровоядная! Распутная зверюга!во смрадном гноище тебе сужден удел лихой,при жизни ты одним успела стать супругой,

другим – снохой, —

и Кристобаль де Вируэс, посвятивший ей следующие строки:

Иезавели дщерь, воссевшая в порфире,Симво́л нечестия, пороков средоточье!

Невмочь тебе терпеть, чтоб люди жили в мире? —Отторгнут мира свет кровавой ради ночи! —

и чью кончину – да, каждому, благодарение Небесам, пробьет урочный час – приветствовал приличествующей случаю эпитафией сам Испанский Феникс, наш великий Лопе, который тоже обругал покойницу «Иезавелью» и «гарпией, воспламеняющей моря».