Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

– Навались, навались! – неистовствовал капитан Урдемалас. – Загреби их в доску, дети мои!

Пальба участилась, небо заволокло дымом, в воздухе густо засвистели турецкие стрелы. Турки бросились на головную галеру, без труда разгадав ее отважное намерение, а она с такой решимостью рванулась в заволоченный дымом узкий зазор меж двух неприятельских кораблей, что мы услышали треск обшивки и ломающихся весел. За нею устремился флагман – до нас донеслись крики Мачина де Горостьолы и его бискайцев, громогласно твердивших наш боевой клич – «Испания и Сантьяго!» – а следом за ним в громе канонады, под вопли людей, дерущихся за свою жизнь, ринулась и «Мулатка».

…Свистки комита, хлеставшего бичом по спинам гребцов, чьими усилиями галера, казалось, летела по морю, терзали наш слух, ибо эти пронзительные, непрерывные звуки отмеряли расстояние, отделявшее нас от гибели и рабства. Все еще не до конца уверовав в милость судьбы, мы глядели на бросившиеся вдогонку турецкие галеры: да, мы пронизали их строй и прорвались, но дистанция между нами и ними была ничтожна. Свинцовое море оставалось гладким как масло, безмолвные сполохи молний остались на западе, и по-прежнему – ни намека на ветер, могущий даровать спасение. На «Каридад Негра», державшейся слева по носу, тоже гребли отчаянно, силясь оторваться от пяти турецких кораблей, начавших травлю. Позади, на расстоянии фальконетного выстрела, то есть еще очень близко, лишенный хода и окруженный тремя галерами, которых взял на себя, насмерть дрался в дыму и пламени мальтиец, и грохот безнадежного боя еще перекрывали долетавшие до нас крики: «Святой Иоанн! Святой Иоанн!»

Да, произошло чудо, хотя и не вполне. После того как орденская галера врезалась в строй эскадры и завязла в нем на какое-то время, «Каридад Негра», воспользовавшись этим, сумела под жестоким артиллерийским огнем, снесшим ей паруса на фок-мачте, проскользнуть в створ между мальтийцем и турком, переломав при этом часть весел правого борта. Нам, державшимся у нее за кормой, это открыло возможность не подставлять себя в свой черед орудийному огню, но вытерпеть всего лишь град ружейных пуль и стрел. И мы проскочили, левым бортом едва не чиркнув по правому борту мальтийца, намертво склещенного с двумя турецкими галерами – остальные поспешали на выручку – и уже взятого на абордаж одновременно тремя партиями: две зашли с носа, одна – с левого борта. Лишь краем глаза мы видели, как кипит на мостике ожесточенная рукопашная схватка и с заполнившими его турками режутся грудь в грудь капитан Мунтанер и его рыцари: нам в эту минуту было не до того, чтобы оценить их жертвенный героизм, потому что все наши пять чувств устремлены были на то, чтобы обогнуть и оставить по левому борту неприятельскую галеру. Сущий творился пандемониум – треск ружейных выстрелов, свист стрел, впивающихся в доморощенные наши брустверы вдоль бортов, в мачты или в живую плоть, гром разноязыкой брани, вопли, крики, а когда наш рулевой – ему в самое ухо орал команды капитан Урдемалас, коего можно было смело уподобить дьяволу из старинного ауто[70]

, – отвернул чуть вправо, чтобы не столкнуться с «Каридад Негра», волочащей по воде размолоченную рею, турецкая галера вскользь проехалась тараном по борту в кормовой его части. Три или четыре весла разлетелись в щепы, завыли гребцы, загалдели турки, а мы с криком «Сантьяго!» кинулись отбивать попытку абордажа. Соприкосновение длилось минуту, не больше, но и этого хватило, чтобы на палубу с громкими криками посыпались, являя большую отвагу и решимость, янычары. Но достойный натиск получили и должный отпор: ударами наших укороченных пик, огнем аркебуз и мушкетов, камнями из камнеметов, горшками и склянками с кипящей смолой, которыми юнги с вант швыряли во врага, мы отбросили неприятеля и, довольно дешево отделавшись, двинулись дальше.

– Давай, дети мои! Навались! – завывал с мостика Урдемалас. – Еще немного! Наддай еще! Чуточку осталось! Почти проскочили! Наддай!

Командир «Мулатки» едва ли пребывал в плену иллюзий или под сенью химер – скорее, действовал во исполнение своего служебного долга, не давая гребцам с исхлестанными до живого мяса спинами пасть духом, притом что они готовы были с ним заодно сами пасть замертво над веслами.

– Альгвасил! Дайте им еще хлебнуть! Взбодрись, сучье племя!

Но и крепкое турецкое спиртное чуда не сотворило. Гребцы, обезумев от неистовой работы, от ударов бича, гулявшего по их мокрым от пота и крови, исполосованным рубцами спинам, были при последнем издыхании. «Мулатка» летела стремглав, как я уже докладывал, но и пять вражьих галер висели у нас на хвосте, совсем неподалеку от кормового фонаря, и пушки их время от времени посылали нам выстрел, за которым тотчас следовал треск раскрошенного дерева и страдальческие вопли раненых – или же, если канониры брали выше, ядро с таким звуком, словно рвалось полотно, прошивало воздух у нас над головой и обрушивалось, взметнув столб пены, в море.

– «Каридад» отстает!