– Ладно, – сказал он наконец ледяным тоном. – Итак, намечено, что между восемнадцатым и двадцать четвертым декабря испанцы в числе двадцати семи человек разными путями, мелкими отрядами, не привлекая к себе внимания, просочатся в Венецию… И вам, сеньоры, как командирам этих отрядов, надлежит согласовывать каждый шаг и глаз не сводить со своих людей. И помните: никому ни слова о рождественской мессе. Завтра утром, разными дорогами, переодевшись сообразно обстоятельствам, отправитесь в путь. Полагаю, что на сегодня – это все.
«Совершенно даже не все, – подумал Алатристе. – Небом клянусь, не все».
– А если не заладится?
Этот вопрос, казалось, застал Сааведру Фахардо врасплох. Он посмотрел на капитана, потом на губернатора – и опять на капитана:
– Что?
– Если не выгорит, говорю? Если пойдет не так, не туда?.. Наперекосяк или прямо, но – к чертовой матери? Придумали, как вытаскивать нас оттуда?
– Уверен, что все будет так, как должно. Ручаюсь вам.
– Чем же вы ручаетесь?
– Я рискую не меньше вашего.
– Вот в этом я сильно сомневаюсь. Вы, ваша милость, – дипломат и сидите за стенами посольства, под крышей его. А вот мы – под открытым, так сказать, небом. В чистом поле.
Молчание в комнате словно сгустилось. Алатристе с удивлением почувствовал безмолвную поддержку со стороны Бальтасара Толедо. Паредеса и Аркаду положение ни к чему не обязывало, и потому они выражали одобрение кивками.
– Я положительно лишился дара речи, сеньор солдат, – сказал на это Сааведра. – Знаете, мне вас отрекомендовали как человека закаленного и выдержанного.
– Какое отношение это имеет к моим словам?
– А такое, что оные свойства не предполагают умствований и словесных узоров. Разве может удаться предприятие, если оно еще не началось, а вы не верите в успех?
– Сказано красиво. И раз уж пошли красоты слога, скажу и я: на войне опасно жить чужой верой.
Дипломат побледнел, словно получив оскорбление. Может быть, так оно и было.
– Вы уверяете нас, что…
Алатристе поднял левую руку: по тыльной стороне кисти тянулся длинный рубец – память о Приюте Духов в тысяча шестьсот двадцать третьем году.
– Никто никого ни в чем не уверяет, – ответил он спокойно. – Я с тринадцати лет на королевской службе. И очень редко совался куда-либо, не зная, как в случае чего буду выбираться. Иное дело, что порой и нет его – выбора, то есть выхода… Однако все же, как старый солдат, знаю: много полезней для здоровья – прикинуть, куда отступать, если прикажут свернуть знамена.
Паредес и Аркада продолжали кивать в знак согласия. Тогда Алатристе обернулся к дону Гонсало Фернандесу де Кордове, который сидел, внимательно слушая, но за все время ни разу не разомкнул уста.
– Вот его превосходительство – тоже солдат, и не из последних, он понимает, о чем я говорю.
Это «и не из последних» вызвало улыбки на лицах почти всех присутствовавших. Дерзость была умерена должной почтительностью. Его превосходительство – свой, так следовало это понимать. Это звучало лестно, это вводило их в круг единого сообщества, исключая из него лишь Сааведру Фахардо. И вопиюще неуместная вольность Алатристе, который своим высказыванием напоминал миланскому губернатору о его славном военном прошлом, обращался к нему как к товарищу по оружию, причислял вельможу к солдатскому братству, была извинительна. И улыбка, скользнувшая под нафабренными усами Кордовы, показала, что расчет капитана оказался верен.
Ничего больше от него и не требовалось. Сааведра Фахардо с чуткостью исправного служаки и исполнительного канцеляриста моментально уловил чуть обозначенную мелодию.
– Мы предусмотрим такую возможность, – вымолвил он наконец. – Можно снарядить баркас, на котором, буде возникнет надобность, заговорщики доберутся до какого-нибудь островка в открытом море, – он показал на карте, – откуда их снимет галера, дрейфующая в Адриатике. Итак, в случае необходимости определим точку, с которой вас заберут, – завершил он. – С учетом приливов-отливов и всего прочего.
Тут он замолчал и со значением оглядел солдат одного за другим:
– Однако вот что вам надлежит помнить твердо и ни на миг не упускать из виду: в случае неудачи Испания будет отрицать все. Посол получил четкие инструкции на этот счет, и, если разразится скандал, вам, господа, рассчитывать будет не на что. Выбор пал на вас именно потому, что все вы люди цельные, люди стойкие и живыми не дадитесь. А если такая неприятность все же произойдет, ничего не выболтаете.
– Это уж само собой, ремесло наше такое, – ответил Роке Паредес и оглядел остальных с таким видом, словно говорил: «Попробуйте только возразить!»
Возражать никто не стал, и военный совет покатился к концу; Сааведра дал последние инструкции:
– Каждому из вас, господа, надлежит собрать своих людей, следя при том неукоснительно, чтобы разные отряды не перемешивались, и назавтра начать выдвижение по заранее установленным маршрутам.