Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

Он только что вернулся из королевских покоев, где имел долгую беседу с Филиппом. Мой хозяин, ничего не ответив, омочил усы в вине. Выглядел он не очень авантажно, а верней – совсем неважно: растрепанный, усталый, перемазанный грязью, насквозь промокший, исхлестанный колючими ветками. Вот он вскинул на меня льдисто-зеленоватые глаза и тотчас перевел взгляд на Косара, сидевшего чуть в стороне с одеялом на плечах и с блаженной улыбкой на устах: лицо комедианта было крест-накрест расцарапано, лоб рассечен, а под глазом светился отличный кровоподтек. Ему тоже поднесли вина, с которым он справился безо всякой посторонней помощи, влив в себя, между прочим, три кувшина, так что распирало его не только от гордости. Время от времени Косар икал, взревывал: «Да здравствует король!» – рычал как лев или начинал невпопад декламировать целые монологи из «Перибаньеса и командора Оканьи»[34]. Несшие караул гвардейские стрелки глядели на него оторопело и шепотом спорили между собой, напился комедиант или просто спятил на радостях.

Капитан протянул мне кувшин, и я как следует приложился к нему, прежде чем вернуть. Вино уняло колотивший меня озноб. Я взглянул на Гуадальмедину, – как всегда, вылощенный и элегантный, небрежно подбоченясь, он стоял перед нами несколькими ступеньками выше. Пробудившись поутру и прочитав мою записку, граф с двадцатью стрелками прибыл на место происшествия к шапочному разбору – король, целый и невредимый, сидел на камне под огромным дубом на краю опушки, Малатеста со связанными за спиной руками лежал лицом вниз в грязи, а мы с капитаном пытались привести в чувство Косара, раненного в голову его противником, которому, впрочем, досталось сильней. Стрелки, не желая разбираться, что к чему, а равно – искать правых и виноватых, вознамерились пощекотать нас шпагами и были уже совсем готовы прикончить меня и капитана – причем Гуадальмедина словечка не вымолвил в нашу защиту, – если бы его величество лично не внес ясность в этот вопрос, расставив все на свои места. «Эти господа, – сказал король, – с риском для собственной жизни и выказав немалую доблесть, спасли меня». После высочайшего вмешательства никто уже не смел нас тронуть, и даже Гуадальмедина сменил гнев на милость. Вот потому мы и сидели теперь, окруженные стражей, на ступенях колоннады и попивали вино, покуда наш государь пребывал в своих покоях. Все возвращалось на круги своя. Уж не знаю – к добру ли, к худу.

Щелкнув пальцами, Альваро де ла Марка велел подать еще вина, а когда слуга принес кувшин, с улыбкой обратился к моему хозяину:

– За сегодняшнее дело, Алатристе! За короля и за тебя!

Он выпил и тотчас протянул сверху вниз затянутую в перчатку руку, то ли желая помочь капитану подняться и произнести ответную здравицу, то ли для рукопожатия. Однако тот остался сидеть, как сидел, поставив кувшин на колени и будто не замечая протянутой руки. Глаза его были устремлены на четыре мертвых тела, лежащие в ряд под дождем.

– Ты, может быть… – начал Гуадальмедина.

И тотчас осекся, и улыбку будто стерли с его губ. Взглянул на меня, но я отвел глаза. Он постоял минутку, рассматривая нас, потом очень медленно поставил кувшин на пол, повернулся и пошел прочь.

Я молчал, сидя рядом со своим хозяином, слушая, как стучит дождь по черепичной крыше, – и наконец пробормотал:

– Капитан…

Одно слово. Я знал – этого достаточно. Жесткая рука легла мне на плечо, потом ласково потрепала меня по шее.

– Мы живы, – произнес он, помолчав.

Я вздрогнул от холода и от воспоминаний. Но помнил я не только о том, что произошло сегодня в лесу.

– Что с ней будет теперь? – тихо спросил я.

Капитан не обернулся ко мне.

– С ней?

– С Анхеликой.

Какое-то время он не разжимал губ. Задумчиво глядел на дорогу, по которой увезли Гвальтерио Малатесту на свидание с палачом. Потом качнул головой и сказал:

– Нельзя же всегда оставаться в выигрыше.