— Меня это тоже беспокоит, — хмуро проговорил Сергей. — Придется что-то предпринять, а вот что — не придумаю. Эх, если бы механизировать!
Митька Кушнарев не стал интересоваться делами лагеря и подошел к Варе. Присел возле нее, поздоровался. Варя печально смотрела на него.
— Вот видишь, Варюша, осталась ты без меня, и уже с тобой горе случилось, — говорил Митька, заглядывая девушке в глаза. — Ой, чего ты такая злая?
— Невесело, — тихо сказала Варя, кусая нижнюю губу.
— А ты не печалься! Такая была веселая… Ну, засмейся.
— Да ну тебя! Отстань, и без тебя тошно…
Сергей стал замечать, что с каждым днем все меньше и меньше уплывало леса к берегам Усть-Невинской, и мысль о том, как бы ускорить сплав, не давала ему покоя. «Что там думает о нас Савва? — говорил он сам себе. — Небось стоит на берегу и удивляется, почему так редко подплывают бревна». Он дождался вечера и, когда поужинали и лагерь уснул, позвал Прохора. Они уселись на бревне, вблизи берега. Река шумела и пенилась. Пахло сыростью и сосной.
— Расскажите, дядя Прохор, как там по реке?
— Там-то хорошо, — сказал Прохор. — Лес идет безостановочно. Заторов не встречали. Десятка два застряли подле берега. — Прохор помолчал, закурил, угостил Сергея. — Лес идет дружно, а все ж таки назавтра надо собирать новых молевщиков. Главарем можно назначить Атаманова. Со мной он уже напрактиковался.
— А как поживает Семен?
— Эге, хлопцы здорово поживают. У них все налажено. Дежурят по очереди на камне посреди реки. Голые, позасмолились на солнце. Курорт!.. Семен просил тебя приехать.
— Не смогу. Плохие у нас дела. Об этом я и хотел с вами посоветоваться.
— Труд тяжелый, вот хлопцы и сдают, а тем паче бабы.
— А что если ночью сбрасывать? Не жарко…
— Река потянет, но кто ж будет бревна турлять? За день люди так наработаются, что к вечеру у них сил не будет… Как-нибудь потихоньку сплавим.
Такой ответ Сергею не понравился, но возразить Прохору не мог. Поговорили еще немного, и Прохор, шумно зевая, ушел спать. Сергей остался сидеть на бревне и так задумался, что не услышал, как к нему подошел Грицько.
— Сережа, насыпь табачку, — сказал Грицько, присаживаясь на бревно. — Хоть на маленькую. Курить страсть хочется.
Грицько курил молча и не уходил.
— Сережа, — сказал он, — не отправляй Варю в станицу. Она скоро поправится.
— Пусть дома поправляется.
— Я по-дружески тебя прошу, — продолжал Грицько. — Понимаешь, не отправляй… Мы с ней…
— А-а-а… Понимаю. Ну, хорошо. Пусть она здесь выздоравливает. — Сергей помолчал, а потом спросил: — Ты в каких родах войск служил?
— Сперва был в пехоте, а потом танкодесантником… А что?
— Вот оно как! — обрадованно воскликнул Сергей. — Мы с тобой, оказывается, родичи!
— Родня дюже близкая. — Грицько тихонько засмеялся. — Вы сидели в броне, а мы — рядом, на броне… Соседи! Помню, мы на Кировоград шли. Танки мчались на таких скоростях, что, как вспомню, так и сейчас в ушах свистит.
— На Прагу, случаем, не прорывался?
— Не-е… Тогда я уже в госпитале лежал.
Помолчали. Сергей бросил окурок и долго смотрел на реку. В темноте бурный ее поток напоминал туго натянутый ремень, — покачиваясь, он быстро проносился между скал. «Ничем не остановить бег этого ремня, — думал Сергей. — А что, если в воду бросать каждую минуту бревно, — потянет, понесет?»
— Сережа, хотел я с тобой посоветоваться, — как-то глухо заговорил Грицько.
— О чем же? Говори, если смогу — посоветую.
— Не знаю, что мне делать с Митькой Артистом…
— А что случилось?
— Да, понимаешь, пристает он к Варе, озорует… А мне через это обидно. Всю дорогу я пролежал на возу. Ты думаешь — спал? Притворялся, будто сплю, потому что не мог видеть, как он ее обнимает… Все слышал. И как она убежала от него и как села возле меня. Думаешь, чего она пересела на нашу бричку, отчего так запела? Со мной ей хорошо, но я тогда не мог подняться — злой был… Знаю, Артист меня давно дразнит, а я все терплю, все молчу, но кипит во мне такая злость, что я уже и не знаю, что мне делать… Вот и зараз он примостился возле Вари, слышишь, смеется?.. И я снова сдержал себя и не подошел. — Грицько выругался. — Что мне с ним делать — не знаю. Или подраться? Как ты скажешь?
— Вот уж этого я не советую, — сказал Сергей. — Тут силой, Гриша, ничего не сделаешь…
— Я понимаю, — взволнованно заговорил Грицько. — Но он же обижает меня и злит.
— А ты любишь Варю? — в упор спросил Сергей.
— Угу…
— Так женись, если любишь! Вот и спору вашему конец.
Грицько тяжело вздохнул и замолчал, низко склонив голову. Сергей снова видел стремительный и шумный бег реки, вспомнил Ирину, теплый запах ее распущенной косы, ночь, проведенную с Ириной в глубоком ущелье, мягкую траву, на которой они сидели.
— Я бы женился, — не поднимая головы, заговорил Грицько, — такое намерение у меня есть, да только я не знаю, захочет ли Варя…
— А любит ли она тебя?
— Должна бы любить… Почему ж меня не полюбить?
— Разве ты об этом с ней не говорил?