Казачий адмирал

Обычно в балласте идут, когда не могут найти попутный груз или когда фрахт в одну сторону большой и не имеет смысла тратить время на погрузку-выгрузку дешевого товара в обратную сторону.

— Кто у вас сейчас султаном? — поинтересовался я.

— Ахмед, — ответил Мусад Арнаутриомами и тут же искренне воскликнул: — Долгих лет ему жизни!

— С кем воюете? — спросил я.

Большая империя всегда с кем-нибудь воюет. Такова ее сущность. Если нет внешнего врага, находит внутреннего.

— Позапрошлой осенью подписали мирный договор с персами. С тех пор ни с кем не воюем, если не считать нападения морских разбойников на наши города. Прошлым летом всё побережье в Крымском юрте ограбили, — рассказал он.

Судя по названию, речь идет о Крымском полуострове.

— Что за разбойники? Откуда приплывали? — задал я вопрос.

— С севера, — ответил судовладелец. — На легких галерах приплывали. Тяжелые галеры султана — долгих лет ему жизни! — не могли их догнать.

— Наверное, казаки запорожские? — предположил я.

— Их называют черкасами, врагов нашей веры, но и так, как ты сказал, тоже, — подтвердил Мусад Арнаутриомами. — Они служат то нашему повелителю, то его вассалу крымскому хану Джанибеку Гераю, то польскому королю Сигизмунду. Кто больше заплатит, тому и служат.

— Самое разумное правило, — сказал я

В перечне отсутствовал русский царь. Вроде бы Смутное время закончилось в тысяча шестьсот тринадцатом году избранием в цари Михаила Романова. Помню, как в России праздновался четырехсотлетний юбилей дома Романовых. То, что многих Романовых почти на век раньше перестреляли за никчемное правление, никого не смущало. Еще меня забавляли призывы некоторых продвинутых государственников к возвращению монархии. Дурная шея без хомута скучает. Представляю, как их прадеды, свергнувшие самодержавие, переворачивались в могилах. Наверное, крутились, как лопасти вентилятора.

Глава 2

В трюме жарко и душно. Только оказавшись в нем, понял, что судно специализированное — предназначено для перевозки рабов. Трюм разделен на две части поперечной переборкой, немного не доходящей вверху до главной палубы. Просвет сантиметров в десять оставлен, видимо, для вентиляции. Оттуда и еще через щель между неплотно положенными лючинами в трюм попадает немного света. Я нахожусь в кормовой его части. Вдоль бортов, оставляя по центру проход шириной чуть больше метра, по три яруса нар. На них можно или лежать, или сидеть согнувшись. Я лежу на самом верхнем ярусе по правому борту, на голых, заеложенных человеческими телами досках, от которых воняет мочой и смертью. На палубе в проходе стоит с десяток бочек. От скуки вскрыл одну. Она заполнена не обжаренными, кофейными зернами. Так понимаю, этот напиток начал победное шествие по европейскому континенту. В прошлую эпоху встречал кофе очень редко, в основном у богатых арабских купцов.

Рядом с бочками снуют крысы. В полумраке я замечаю только тени, но слышу писк и возню. Видимо, все еще не отказались от мысли прогрызть дырку в бочке. Проводят симпозиум, как это лучше сделать. Ученые утверждают, что после ядерной войны в живых останутся только один вид разумных существ — крысы и два неразумных — тараканы и люди. В институте на пару курсов младше меня училась москвичка, у которой была ручная крыса. Все бы ничего, но девушка так любила крысу, что таскала ее в институт, чтобы та, наверное, тоже получила высшее образование. И в институтскую столовую приносила. Ели они из одной тарелки. Парни относились к этому с юмором, а вот девушки, в силу врожденной стервозности, решили, что две крысы за одним столиком — это немного чересчур, и одну оставили недоучившейся. Какую именно — не помню.

Сижу в трюме уже часа четыре, если не больше. По приказу Мусада Арнаутриомами меня поместили сюда перед самым Стамбулом. Наверное, испугался, что я заявлю таможенникам, что готов принять ислам, и оставляю хитрого грека без выкупа. Тартана идет на веслах. Я слышу их скрип и плескание воды. По моим подсчетам, мы давно уже прошли бухту Золотой рог. Наверное, невольничий рынок теперь где-то в пригороде, дальше по проливу.

— Суши весла! — послышалась команда Мусада Арнаутриомами. — Поднять паруса!

Наверху загомонили гребцы, радуясь окончанию тяжелой работы. По палубе зашлепали босые ноги. Заскрипели тали, залопотала под ветром парусина. Кто-то поднял край лючины, переложил на соседнюю. Широкий луч яркого света упал в трюм, осветив бочки. Я замечаю пару крыс, которые неторопливо перебираются в затемненные зоны. Сдвигают вторую лючину, просвет становится широким. В нем появляется глуповатое лицо слуги Саида.

— Гяур, вылезай, — произнес мальчишка без эмоций, механическим голосом.

Я, согнувшись, переместился к просвету. Верхний деревянный брус комингса трюма был горячим, обжигал ладони. Я долго тер их, после того, как спрыгнул на палубу. Заодно осмотрелся. Тартана уже приближалась к выходу из Босфора. На холмистых берегах светлые домики с плоскими крышами, одно- и двухэтажные. Издали они ничем не отличались от тех, что я видел здесь в прошлом и будущем.