Казачок графа Моркова

На выставку картин в Академию художеств съезжалась вся петербургская знать, все знатоки, ценители живописи. Иные собственные картинные галереи имели, украшенные произведениями величайших мастеров Европы. Каково-то будут судить они об его скромной картине «Мальчик с птичкой»? Уж лучше бы и вовсе не заметили. А что как разбранят? Однако советник академии Щукин и другие профессора — лучшие художники, которыми вправе гордиться отечественная живопись, — поощряли его успехи. И за пять лет учения в академии он дважды был удостоен награждения медалями.

Стараясь унять свою взволнованность подобными размышлениями, молодой художник поднимался по широкой лестнице, устланной красной бархатной дорожкой, уставленной по обеим сторонам цветущими растениями и статуями древних богов и героев.

Вежливо уступая дорогу разодетой барыне, опирающейся на руку кавалергарда в белых лосинах и шитом золотом мундире, или модному франту в цветном фраке и лакированных башмаках, Тропинин осторожно пробирался среди блистательных посетителей выставки.

На площадке лестницы, у входа в зал, давнишний приятель, сын художника Борис, высматривал кого-то в толпе. Увидев Васю, радостно кинулся к нему:

— Поздравляю… сердечно рад… Успех неслыханный!

— Полно, так ли, друг? А я опасался, не очень ли бранить станут…

— Помилуй, Вася! — перебил Борис с горячностью. — Все восхищены превыше всякой меры. Подле твоего «Мальчика с птичкой» то и дело снуёт народ — яблоку упасть негде. Гляди сам.

В правом углу зала и в самом деле теснились посетители.

Тропинин, радостно смущённый, тащил за руку Бориса:

— Пойдём, пойдём отсюда. Добро, ещё меня никто не знает, а то стеснительно уж очень.

— Чудак!

Посмеиваясь над застенчивостью приятеля, Борис увёл его в уголок, к небольшому диванчику. Два щита с картинами образовали перед ним нечто вроде ширмы.

— Садись, — сказал Борис. — Отсюда всё видно и слышно, о чём толкуют.

Нарядная дама в открытом платье с высокой талией и в атласных туфлях на низких, по моде того времени, каблуках, грациозно скользя по паркету, обернулась к сопровождавшему её генералу:

— Где эта картина? Я слышала столько лестного. Ну где же она, где?!

— Вот, сударыня, судите сами, — пробасил генерал.

Дама поднесла к глазам черепаховый лорнет, прочитала:

«Мальчик, тоскующий об умершей своей птичке».

— Ах, прелесть! Сколь натурально! Прелесть, генерал!.. Словно пытается согреть холодное тельце, а ручонки пухлые, детские, а в глазах печаль, жалость…

Важный толстый господин, во фраке и с муаровой лентой по низко вырезанному жилету, с орденом на шее, остановился, внимательно разглядывая картину через плечо дамы:

— М-да… поистине… доложу я вам… поистине…

— Вот именно-с, совершенно правильно изволили отметить-с, — поддакнул скромный молодой человек, следовавший за ним по пятам.

— Как фамилия художника? — осведомился важный.

Скромный молодой человек пригнулся, разбирая подпись на картине.

— Тропинин, ваше превосходительство, — сказал он, прочитав. — Василий Тропинин.

— Гм! Тро-пи-нин… Могу сказать с уверенностью — далеко пойдёт. Я, батюшка, старинный искусств знаток и ценитель, редко ошибаюсь.

— Ну, каково? — шепнул Борис.

Василий молчал. Нежданный успех его ошеломил. Борина искренность, дружба, не знающая зависти, взволновала до слёз.

— Кто сей Тропинин? Имя мне неведомое.

Василий вздрогнул: он узнал голос президента академии графа Александра Сергеевича Строганова.

— Советника академии Щукина учение, ваше сиятельство, — объяснил ректор Акимов. — Юноша весьма талантливый. Двух медалей удостоен. Портрет им рисован с воспитанника академии Винокурова.

— Да вот и сам Щукин — лёгок на помине, — сказал Строганов.

Плотный, длинноволосый художник почтительно раскланивался с президентом.

— Ну-с, Степан Семёныч, поздравляю! — говорил между тем ректор. — Ученики, подобные Тропинину, — лучшая награда учителю. Помяните моё слово, гордиться им будете. Большая дорога, большая дорога, да-с…

Вася слушал, смотрел, поминутно взглядывал на приятеля недоуменно и счастливо.

— Какая дорога у крепостного? — сказал Щукин. — Тропинин мой графу Моркову принадлежит.

— Крепостной? — переспросил Строганов. — Прискорбно… Весьма прискорбно.

Васю будто плетью хлестнули, он съёжился.

— Неужто граф Морков станет препятствовать развитию такого прекрасного таланта? — задумчиво, ни к кому не обращаясь, проговорил президент академии.

— Намерение его сиятельства касательно Тропинина мне неведомо, — сдержанно ответил Щукин.

— Жаль, что Тропинин принадлежит такому упрямому, а то не грех было бы похлопотать.

— Вы, ваше сиятельство, окажете тем самым великую услугу отечественному искусству, — заметил ректор Акимов с живостью.

— Да… Надобно принять меры. Не для того государство тратится на содержание Академии художеств, не затем профессора время драгоценное и усилия свои употребляют, чтобы впоследствии иной самодур развитого, образованнейшего художника свиней пасти понуждал.