Казаки в Абиссинии

Старый воин бережно берет лезвие в руки, звенит по нему ногтем, пробует пальцем.

— «Маляфья» (отлична), говорит он и передает, мне клинок.

Я рублю, проскакивая мимо кактуса, несколько веток сразу и старик кеньазмач снова произносит свое одобрительное «маляфья».

Дорога спускается вниз, мы переходим в брод через мутный ручей, по крутому утесу поднимаемся в гору, затем идем некоторое время узким ущельем, между отвесных скал и выходим на высокий горный кряж.

Полдень. Усталые мулы неохотно бредут вперед. Сейчас откроется дорога на Харар.

И он показался в тесной лощине между холмов и гор, темный, шоколадного цвета. Черные квадраты домов подымались и опускались по скатам холмов, крепостная стена вилась кругом, белый храм с жестяным куполом сверкал посредине, и неподалеку от него виден был в арабском стиле построенный белый, с статуями по углам, дворец раса Маконена.

На высоком и крутом утесе, доминирующем над городом, виднелись три абиссинских флага. Оттуда вылетел клуб белого дыма и громкий выстрел раздался в приветствие нам и эхом перекатился в горах и ущельях.

Абиссинские солдаты бежали вперед прямо в гору, легко отталкиваясь от камней голыми пятками. Кавалеристы слезли с лошадей и ведя их в поводу тоже легкой рысью выбегали вперед, все торопилось опередить лас, бежали по тесной дороге, толпились, упирались руками в бока наших мулов, в наши ноги и обгоняли один за другим. Дорога поднималась к городу мимо громадных банановых садов, обнесенных каменными завалами, обросшими кофейными кустами. Теперь стали видны громадные толпы солдат, спешно собиравшиеся у ворот. Скоро белые ряды их стали по обеим сторонам дороги у темных ворот города. С горы стреляли из пушек, наши казаки ружейными залпами салютовали абиссинскому флагу. Еще несколько минут и мы смешались с толпой солдат и их начальниками.

Ато Уонди, отец кадета Хейле Мариама на прекрасной громадной и, что редко, широкой, серой лошади выехал к нам навстречу. Красная шама развевалась, по ветру, глаза его горели счастьем увидеть сына и он поехал рядом с ним, здороваясь со своими старыми знакомыми докторами Б-м и О-м. Трудно описать чудное зрелище, развернувшееся перед нами.

Около тысячи солдат толпами стояло по сторонам дороги. Яркими белыми пятнами горели их шамы и среди них пестрели желтые, красные, синие и зеленые куртки начальников. Черные лица, руки и ноги; разнокалиберное вооружение их, пестрота цветных плащей, все производило впечатление вооруженной толпы, да оно так и было, так как абиссинская армия есть ничто иное, как совершеннейшее воспроизведение вооруженного народа. Городская стена была перед нами…

Библейскими временами, временами, когда амаликитяне и моавитяне сражались, побиваемые каменным градом, когда стены Иерихона падали от трубных звуков, пахнуло от этих неровных двухсаженной высоты коричневых стен. Ворота с темными досчатыми дверьми с надписью на них на абиссинском языке, суковатая палка-кривуля привязанная на их вершине и тряпочка абиссинского флага мотающегося на ней — все это было так дико и необычно.

Правителя Харара не было дома. Рас Маконен ушел с войском на юг, оставив управлять своей провинцией преданного геразмача Банти. Он и встретил нас, в белой с пурпуром шаме у ворот города.

Банти около пятидесяти лет. Он женат, у него двое детей — оба мальчики, лет 12-ти — 14-ти. Жена его живет в Аддис-Абебе. В молодых годах Банти сражался в рядах Маконеновых дружин, отличился храбростью, был произведен в офицеры и усердной службой достиг звания начальника Маконенова правого крыла — геразмача. Это крепкий коренастый старик, с застывшим выражением сонливости на лице. Он слушает с легким напряжением, будто старается усвоить то, что ему говорят, отвечает коротко, односложно. Это старый солдат, чуждый политики, и плохой придворный. Черные короткие волосы его чуть вьются, глаза его, усталые и спокойные смотрят и будто не видят. После приветствий мы поднялись по каменным ступеням к воротам, вошли в них и очутились в узкой вонючей улице, между двух стен домов. В домах, построенных из коричневого, слегка ноздреватого камня, окон на улицу нет. Местами маленькие квадратные отверстия выводят со двора нечистоты прямо на улицу. Иногда окажется небольшое окно, но и оно заложено серой ставней. Город тих, город мертв, своими домами.

Но бойкая жизнь кипит на улице. Коричневые, того же цвета, как и стены домов женщины, в серовато-желтых шамах жмутся к стенам и смотрят на нас любопытными глазами. Белые армяне, смуглые арабы, коричневые абиссинцы, черные сомали, сидят, стоят и лежат на низких и плоских крышах. Ослы, нагруженные камышом, идут навстречу, но ашкеры загоняют их палками в соседние переулки. Всюду говор большого города, большого торгового центра. Вот коричневый дом побольше других, зеленая дверь увенчана арабской зеленой решеткой с бронзовым полумесяцем — это старый дворец раса Маконена. Вот площадь у круглого храма, опять тесная узкая улица по камням, как по ступеням подымающаяся кверху — мы у дома геразмача.