Казанова

Утром 31 октября Казанова видел Лоренцо в последний раз. Он дал тюремщику книгу для Бальби. Он написал ему, что потолок надо проломить в одиннадцать.

Казанова извиняется перед читателями, за употребление имени святой девы, Франциска и т.д. всуе. Он охотно отказался бы от этого, если мог бы добыть свободу иначе! Должен ли он был задушить любимого Сорадачи? Это было бы легче и безопаснее. Он отговаривается тем, что Сорадачи должен умереть естественной смертью. Кто побеспокоится об какой-либо жертве под Свинцовыми Крышами?

Но это — не путь для Казановы. Лучше религиозная проказа, чем труп!

Когда Лоренцо ушел, Казанова сказал брадобрею, что в одиннадцать сквозь потолок придет ангел и принесет ножницы, которыми Сорадачи должен постричь бороды ангелу и Казанове.

«У ангела есть борода?», — спросил Сорадачи.

«Увидишь! Потом мы покинем камеру, пробьемся через крышу дворца дожей, спустимся на площадь Святого Марка и уедем в Германию.»

Сорадачи молчал и ел, Казанова не мог спать и не откусил ни кусочка.

Час пробил. Ангел пришел. Сорадачи хотел пасть на пол. Это не нужно, сказал Казанова. В несколько минут Бальби расширил дыру в потолке. (Счет за починку, найденный аббатом Фулином в актах венецианской инквизиции, опубликованный С. ди Джакомо, очевидно, относится к этой дыре.) Кусок доски упал в камеру. Отец Бальби бросился в объятия Казановы.

«Ладно», сказал Казанова, «Ваша работа сделана, моя начинается». Бальби дал ему пику и ножницы. Казанова велел Сорадачи подстричь обоим бороды, и в голос засмеялся над миной Сорадачи, который с открытым ртом уставился на Бальби, выглядевшего скорее как дьявол, чем ангел. Тем не менее Сорадачи прекрасно подстриг их.

Нетерпеливо, чтобы посмотреть помещение, он попросил Бальби и Сорадачи постеречь в камере, и полез. Он нашел потолок камеры графа Аскино, забрался внутрь и обнял его. Он тотчас увидел, что по своил силам старик не в состоянии вместе с ними бежать по крутой крыше, покрытой свинцовыми плитами.

Луна должна была зайти после одиннадцати, солнце встать около половины восьмого, у них было семь темных часов. Напрасно пытался он занять у графа тридцать цехинов. Граф объявил, что у него нет денег, при этом семь детей и т.д., он плакал. Казанова разделил веревку на два мотка. Отец Бальби уже упрекал его, что у него нет определенного плана. Граф предостерегал со всей говорливостью адвоката, тревожущегося о двух цехинах. Но, может быть, длинная и логичная речь адвоката это только риторический прием Казановы, который устами нейтрального человека еще раз хочет напомнить читателю о всей опасности происходившего.

Свинцовая крыша была крута, семь-восемь люков зарешечены и так далеко стояли от края, что были непроходимы. Веревки бесполезны, так как их не за что было прикрепить. Мог ли вообще человек спуститься с такой высоты? Один мог бы держать веревку и дать спуститься товарищу, но как потом быть с ним? И куда спускаться? На площадь? Там их увидит весь свет. Во двор? Там он попадет в лапы охране. В канал? Он не очень глубок, и в прыжке можно переломать все конечности.

Казанова выслушал его с тихой яростью и терпением. Он ответил, что уверен в успехе, но не может объяснить все подробности. Время от времени Казанова протягивал руку, чтобы убедиться, что Сорадачи все еще там. Внезапно Сорадачи обнял колени Казановы, поцеловал ему руку и плача просил не требовать его смерти. Он конечно упадет в канал; тогда пусть они оставят его там и он будет всю ночь молить за них святого Франциска. Казанова был согласен и велел ему все книги перенести графу, они стоят сотню талеров. Аскино должен получить их за свои два цехина.

Луна зашла. Отец Бальби и Казанова взяли каждый по веревке и по узлу на плечи, надели шляпы на головы и выбрались на крышу, первым шел Казанова. Он цитирует Данте: «E gnindi uscimmo a rimirar le stelle», потом мы вышли, чтоб увидеть звезды. Было облачно. Казанова опустился на четвереньки и воткнул свою пику между двумя свинцовыми плитами, загнув пальцами другой край нависающей плиты; так постепенно он добрался до конька крыши. Монах держался за пояс Казановы, который как вьючное животное на крутой, влажной, скользкой крыше должен был одновременно тащить и толкать.

На коньке они уселись верхом, спинами к маленькому острову Сан Джорджо Маджоре, в двухстах шагах от них были купола собора святого Марка. Казанова попросил Бальби подождать, снял свой узел, и пошел вдоль конька только с пикой. Почти целый час он напрасно исследовал все крыши дворца; нигде нельзя было прикрепить веревку. Наконец он увидел люк на стороне канала. Он был так широк, что не мог быть тюремным, то есть выходил в дворцовые помещения, чьи двери конечно были открыты. Он был уверен, что служитель дворца, даже слуга семейства дожей, скорее способствует, чем обнаружит их побег, так сильно ненавидели венецианцы инквизицию.