Казанова. Последняя любовь

Назавтра де Дроги получил приказ выступить со своим эскадроном в столицу. В замке он больше не появился. Артиллерийские залпы и кавалерийские атаки, предстоявшие ему вскоре, были ничто перед невыносимыми насмешками, которые он заслужил благодаря Робеспьеру. Он слишком поздно спохватился, что больше разбирается в тактике боя, чем в женщинах. Перед лицом неприятеля он охотно расстался бы с жизнью. Перед лицом другого мужчины он мог бы даже расстаться с честью. Но перед лицом двух дьяволиц, с которыми он имел неосторожность затеять игру, он вообще забыл, кто он такой.

Известно ведь, что, попав в приключение либо передрягу, непременно что-то теряешь, вот Казанова и недосчитался в ту ночь десяти годов своей жизни или, вернее, сбросил их, троекратно увенчанный лаврами победителя обворожительной сообщницей.

Вскоре Ева тоже покинула замок. Она совершенно покорила сердце г-жи де Фонколомб, которая, однако, не стала ее удерживать, справедливо посчитав, что такая актриса должна развернуться на своем поприще везде, куда ни забросит ее фортуна. Она отблагодарила ее переводным векселем на тысячу флоринов и адресовала к своему венскому банкиру. Заехав в Дукс затем, чтобы облегчить жизнь, а заодно и кошелек Казановы на триста флоринов, которых у него не было, красавица выехала в путь с легким сердцем и помыслами о своих будущих триумфах. Поскольку она торопилась сделать так, чтобы тысяча флоринов стала приносить плоды, если, конечно, не проиграться в пух и прах, то пренебрегла и Юпитером и Меркурием и прямо направилась в Теплице, который был в получасе езды от Дукса.

После всего, что произошло, Полина просто возненавидела Казанову. Полагая, что это чувство уже свидетельствует о неком уважении, в котором до сих пор ему было отказано, Джакомо поздравил себя с прогрессом, которого добился в отношении юной девы. В ее сердце ему отныне принадлежало избранное место — место врага.

Полина продолжала его избегать и, всякий раз столкнувшись с ним, упорно выказывала ему враждебность. Но делала это с таким прилежанием, что Казанова вполне уверился: он для нее больше не пустое место.

Тонка целую неделю помогала отцу постригать самшитовые кусты в парке. Затем Шрёттер вернул ее в замок и заставил натирать паркет в больших гостиных, которые открывались с наступлением теплого времени года.

Тонке всегда доставалась самая тяжелая работа, и она не щадила себя — дополнительное доказательство ее неполноценности, по мнению кухонной челяди. Странно то, что ни один из этих деревенских обалдуев не подумал воспользоваться ее полной наивностью. Вряд ли их можно было заподозрить в жалости или угрызениях совести. Скорее всего они ставили себя намного выше этой дурочки и не видели в ней существо женского пола, теша тем свое самолюбие.

Полина Демаре, как и следовало ожидать, заинтересовалась увечной бедняжкой. Если она и гнала прочь от себя всякое милосердие, оставляя его кюре и лицемерам, то здравый ум ее все же восставал против несправедливости, словом, она была тронута жестокосердной судьбой девочки.

Она заплатила Шрёттеру двадцать флоринов с тем, чтобы тот отдал ее ей. Она нарядила ее в одно из своих платьев, на голову надела чепчик, обула. Тонка преобразилась и стала выглядеть как настоящая барышня. Камеристка г-жи де Фонколомб обзавелась своей собственной горничной.

Ее хозяйка посмеялась над тем, что Полина ведет себя как какая-нибудь герцогиня. Джакомо промолчал, но, встречая отныне Полину лишь в обществе дочери садовника, решил избегать ее, боясь, что Тонка невольно выдаст то, что произошло между ними. Однако, по-видимому, в силу некой душевной тонкости, проистекающей напрямую из сердца и души, минуя разум, глупышка поначалу никак не выдала своего секрета. Успокоившись, Казанова стал вновь ухлестывать за Полиной, негодуя тем не менее на ее хвост, который она намеренно таскала за собой, чтобы срывать все его планы.

Из устрашающей Тонка сделалась докучной. Для того, кто был способен не обращать внимания на препятствия и помехи, она перестала существовать. Чувство, толкавшее его к Полине, делало неразлучную с ней девчушку как бы прозрачной, подобно тому, как в течение жизни первые ростки каждого нового его увлечения всякий раз лишали его малейшей привязанности к той или иной красотке, которой еще накануне он клялся в вечной любви.

~~~