Казанские юридические школы: эволюция образовательных и научных традиций в современной юриспруденции

Заслуживают внимания криминалистов представления Солнцева о наказании, относительно прогрессивные и гуманные по тому времени80. Взять, например, его требование законности действий и недопустимости произвольного толкования законов. «Если на какое-либо деяние, – пишет Солнцев, – нет ясного законоположения уголовного, а оным причиняется нарушение прав чьих-либо, в таком случае судья не имеет права полагать произвольного наказания, но в сомнительности случая испрашивает на то разрешение от высшего правительства»81. «…Без суда, – говорит он далее, – никто не наказывается, без исследования и суда ни у кого не отнимают чести и имения, противное тому будет почитаться не приговором судебным, но насилием гражданину причиненным и оскорблением гражданской свободы»82

.

Нужно заметить, что приведенные идеи имеют своих авторов, которых Солнцев не называет; он лишь пропагандирует их теории. Тот же Г.С. Фельдштейн дает этому вполне вероятное, на наш взгляд, объяснение. Цензурные условия и тот факт, что Солнцеву пришлось самому пройти горькую школу русской действительности, заставляли его с весьма понятной целью избегать ссылок на иностранных вольнодумцев, заменяя всякие цитаты указанием на наказ Екатерины II83.

Профессор Солнцев в результате ревизии, произведенной Магницким, был обвинен в вольнодумстве и предан суду. Его судили за «оскорбление Духа Святого Господня и власти общественной». Университетский суд постановил: «Удалить его навсегда от профессорского звания и впредь никогда ни в какие должности во всех учебных заведениях не определять». В обвинительном приговоре, в частности, говорилось, что Солнцев «смешал откровенное в Евангелии Божественное учение с мнениями человеческими, проистекающими из поврежденного разума…»84.

Впоследствии, когда сам Магницкий был вынужден уйти в отставку, когда был введен новый университетский устав, разумеется, ни свободы преподавания, ни тем более свободы выражения своих научных идей ученые не получили. Устав 1835 г. требовал сословного характера образования и, главное, был направлен против передовых политических влияний85

. Естественное право как специальный предмет упраздняется. Не без связи с европейскими революционными событиями 1848 г. в Казанский университет поступило распоряжение царского правительства о сокращении программ преподавания некоторых политических и юридических наук. Попечитель Казанского университета рекомендовал, со своей стороны, удалять все «излишнее», все «неуместное», «все могущее служить хотя косвенным и неумышленным поводом к заблуждению умов неопытных…»86.

Несмотря на жесткий режим преподавания, прогрессивные ученые продолжали борьбу против схоластики и мракобесия в науке. В числе таких ученых нужно прежде всего назвать Д.И. Мейера, пропагандировавшего в Казани произведения Белинского, смело выступавшего в своих лекциях против крепостного строя, используя университетскую кафедру для воспитания молодежи87.

Деятельность Мейера высоко ценили Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов. Чернышевский называл его одним из лучших профессоров правоведения в России88

.

Если большинство профессоров того времени читали свои лекции в отрыве от юридической практики и русской действительности, ограничиваясь простым изложением действующих законоположений, то Мейер стремился к выяснению общих основ развития права, к преподаванию в тесной связи с развитием общественных отношений и существующими воззрениями русской науки.

Пробуждение юридической науки, ее возникновение непосредственно связывается Мейером с успехами общественного развития и законодательной деятельности89. Но ученый прямо выступал против того, чтобы знание законов выдавалось за науку90

. Служение законодателю не может принести надлежащей пользы без «ясного сознания юридических начал, которыми управляется общественный труд»91.

Мейер находился в кругу идеалистических воззрений исторической школы права. Однако это не помешало ему высказать ряд ценных идей и выводов. В некоторых из них он поднимается прямо-таки до материалистического объяснения отдельных правовых явлений. Говоря, например, о зависимости юридических наук от действующих законов, Мейер указывает, что содержание последних определяется имущественным бытом в государстве. Имущественный быт определяется законами удовлетворения потребности человека вещами, которые составляют предмет политической экономии92.

Будучи решительным противником сословного неравноправия, Мейер пишет: «Напрасно пытаются иные представить деление граждан на сословия общечеловеческой необходимостью, напрасно пытаются различие прав по состоянию свести к человеческой природе: она не знает неравенства прав, а представляет только неравенство людей по их силам, способностям, понятиям – неравенство, не имеющее никакой логической связи с неравенством прав по состояниям. Не природа человека, а исторические условия развития гражданских обществ создают сословное различие граждан…»93.