Казарма

Четверг. Когда идем на плац, сколько оттенков во взорах на нас. Вдруг команда "стой." С троттуара подошел полковник. "Подтяни, подтяни! Откуда? Москвичи? Так!" Осмотрел словно ощупал взглядом прасола: "Веди." Баба с ведрами, заметив меня: "По всему видно купец, денег не хватило откупиться" с упреком и что я дурак, да и со злобой, что многие откупились, а ее мужик, поди, в окопах третий год... В автомобиле кто-то черный взглянул на нас аппетитно, надо полагать, он нас одевает, обувает и кормит - вообще работает на оборону. Так бывало, при монополии смотришь на новую стопочку блинов. Барыни в развеваемых ветром юбках

поджимаются и косят взором жадно испуганным и отвертываются. Девицы откровенно. Кадровые им кричат: "Идите, красавица, с нами. Все равно скоро и вас брать." Вильнула хвостом и в калитку. - "Я так и знал, что вы сейчас завернетесь." Мальчишки глазеют весело и безжалостно дразнят: - "Ногу!" Хочется стервеца поймать за ухо.

--------------

На казарменном углу у корзинок сидят торговки. Хлеб, раскурочная бумага. Кто при деньгах - "огонек." - Хорош ли хлеб-то? - На яицах, да не хорош! - Ну, уж на яицах? Врешь! - Зачем врать, не сама пекла, пекарь. С яицами. Хороший хлеб.

ОТЦЫ И ДЕТИ.

Было ли это еще когда-нибудь, что война собирает в казарму и отцов и детей? Когда-то, в солдатчину при Николае. С тех пор забыто, и теперь дико. Обращение: "отцы", "старики". Мальчишки последнего досрочного призыва уже успели пройти учебную команду и учат стариков. На всю жизнь пойдет это, что над отцом война поставила ефрейтором - отец-то, ведь, рядовой. И далеко за казарму это разойдется. Старье из поля вон.

Любо смотреть в казарме: возятся как щенки, веселы как воробьи, гибки словно котята. Что им война! А говорят, как итти в атаку, ревут верблюдом: идут и плачут.

На плацу - крик из конца в конец: - "Четвертый кадр к ротному!" И со всех концов учебного поля легким широким бегом несутся "на носках". Оденьте Поликлетова "копьеносца" в интендантские сапоги и заставьте его пробежаться: вот впечатление от этих будто окрыленных мальчишек, легко несущихся, едва касаясь неуклюжими сапогами кочек замерзшей грязи. Подбежав приставил ногу ("стучек чтобы на все поле") и тем же махом рука у папахи. "Явиться" надо уметь. "Зверей" в юнкерских школах на этом "цукают" достаточно, ну и в учебных командах тоже.

--------------

Одежда много значит. Мы были бы "интеллигентнее" (вся нация), если бы нас одеть поизящнее.

"СИНИЕ ШТАНЫ".

Русских учат поляки. Малороссов - ярославцы. Князей из Казани ("Здрам желам!") - латыши. Это система. Собрали в казарму все народы России и все еще, "чтобы не соединились".

У ефрейтора Повилковича - самый неспособный ученик извозчик Фурштатов в Москве у него было шесть закладок, в Можайском уезде - двенадцать коров. У Фурштатова умные, чистые глаза. Сын - на Карпатах. И ему пришлось. На плацу - смех и горе. Фурштатов пришел в казарму в синих посконных штанах: "Синие штаны, смени ногу. Левой! Левой!" Никак не могут "синие штаны" в ногу попасть. Так за Фурштатовым и осталось "синие штаны" хоть давно он в серых. - "Синие штаны! Махай руками!" Фурштатов начинает махать руками невпопад, - не руками, а ручками - так наивно они у него вдруг начинают болтаться. Где уж тут поворот кругом через левое плечо, при чем надлежит занести правую ногу за левую, приподняться на "носках" сапог, повернуться и - полный шаг с левой ноги. Сами кадровые путают, показывая. Фурштатов поворачивается непременно через правое плечо, ноги у него дрыгают и завинчиваются штопором. Явная негодность к строю! Фурштатов это доказывает с трогательной последовательностью. И прав: у него единственный сын на Карпатах, а хозяйство погибает. Велик русский мужик в искусстве обирания. Есть такие жучки - подожмет лапки и швыряй его как знаешь - мертвенький, да и только. И не жучок, а "так", мусоринка, ничего питательного, клюнула птица носом и мимо. У жучка - инстинкт. У мужика - великое искусство. И еще Германия нас мечтает "покорить под нози!" Да и нам таким, с таким искусством затаения, нужна ли "немецкая" победа?

ГАЗЕТА.

Пятница. Газеты получать и читать в казарме не возбраняется. У мальчишки-газетчика - обиженный вид: не успел притти - газеты из рук рвут, окружили, галдят, расхватали - кто заплатил, кто нет, а дежурный кричит: "Пошел вон!" Оттого газета к нам доходит не каждый день. А газета здесь прямо бесценна - сапоги обтереть, высморкаться, с нар после обеда стереть. Вы читали газету? - Да! - Барабанщик говорит, что - мир? - Нет, про мир ничего не напечатано. - Как не напечатано! Барабанщик читал, что военные действия считаются законченными. - Авторитет барабанщика довольно высок в казарме - он зорю бьет.

Под лампой в арке корридора сгрудилась толпой, не пройти. Газетный лист распялили по стене во всю ширь. Десять рук по краям держат и десять человек бродят в полутьме по газетному листу глазами. Сзади напирают, тянутся. Ищут все того же волшебного слова,