"Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)

Далее; Ирина Одоевцева, которая балладную интонацию да впрочем и сам жанр баллады от Киплинга получила. А к тому же ещё, (чем она и отличается резко от Гумилёва), есть у неё совершенно киплинговское стремление говорить о повседневности, хотя и придавая ей иногда романтический колорит, (как в «Молли Грей», стилизованной под английские фантастические баллады), но чаще — это всё же интонации бытовые, происшедшие прямо из «Казарменных баллад»: как, например, в «Балладе об извозчике»:

Небесной дорогой голубой

Идёт извозчик. И лошадь ведёт за собой.

Подходят они к райским дверям:

«Апостол Пётр, отворите нам!»

Раздался голос святого Петра:

«А много вы сделали в жизни добра?»

«Мы возили комиссара в комиссариат,

Каждый день туда и назад…»

Невольно вспоминается аналогичная сцена у тех же Райских Врат из «Томлинсона» Киплинга:

Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.

«А ну-ка на ноги встань, Томлинсон,

будь откровенен со мной:

Что доброе сделал ты для людей

в юдоли твоей земной?»

Тихонов и Одоевцева — именно с этих двух поэтов вообще началось бытование «киплинговской» баллады в России, но вот Одоевцева, в отличие от Тихонова, английский язык знала хорошо, и по её собственным словам «Киплинга читала с раннего детства». Более того, (как рассказывала она автору этих строк) именно она, Ирина Одоевцева и натолкнула свою подругу, Аду Оношкович-Яцыну, на идею переводить стихи Киплинга. с чего всё и «пошло есть»…

А вот ещё Эдуард Багрицкий (тоже знавший английский и немало переводивший стихов с него):

Так бейся по жилам. кидайся в края

Бездомная молодость, ярость моя,

Чтоб звёздами брызнула кровь человечья.

Чтоб выстрелом рваться вселенной навстречу….

(«Контрабандисты»):

Или:

«На плацу открытом

С четырёх сторон

Бубном и копытом

Дрогнул эскадрон…

…………………………

Степь заместо простыни

Натянули — раз!

Саблями острыми

Побреют нас…

(Разговор с комсомольцем Дементьевым)

Вл. Луговской:

Итак, начинается песня о ветре.

О ветре. обутом в солдатские гетры,

О гетрах, идущих дорогой войны,

О войнах, которым стихи не нужны,

Идёт эта песня, ногам помогая….

(«Песня о ветре».)

М. Голодный. Баллада-монолог «Верка Вольная»:

.

«…Куртка жёлтая бараньей кожи,

Парабеллум за кушаком,

В подворотню бросался прохожий.

Увидав меня за углом…

………………………………

Гоцай, мама, орёл или решка,

Умирать, побеждать — всё к чертям!

Вся страна, как в стогу головешка,

Жизнь пошла по железным путям…

Павел Антокольский:

Не тьма надо тьмой подымалась,

не время над временем стлалось,

Из мрака рождённое тельце несли пеленать в паруса…

(«На рожденье младенца»)

или его же «Баллада о парне из дивизии «Великая Германия»:

Парня выбрали по росту среди самых низколобых,

На ночь заперли в казарму, сны проверили в мозгу»…

или такие строки:

Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух,

Мокрые пряди волос лезут в больные глаза,

Ведьмы гадают о царствах. Ямб диалогов громоздок.

Шест с головой короля торчит. разодрав небеса…

(«Эдмунд Кин»)

Константин Симонов, (тоже, как и Киплинг, военный журналист) и вовсе не знавший ни одного иностранного языка, но — буквальный подражатель Киплинга начиная с самых ранних собственных стихов:

«Никак не можем мы смириться с тем.

что люди умирают не в постели,

что гибнут вдруг, не дописав поэм,

Не долечив. Не долетев до цели,

Как будто можно, кончив все дела…»

«Всю жизнь любил он рисовать войну»,

Сразу видно и откуда пошли такие баллады, как его же «Рассказ о спрятанном оружии». Тут сюжет взят у Р. Л. Стивенсона из его знаменитого «Верескового мёда» в переводе С. Маршака), а построение стиха и вся интонация киплинговская. Ну, и почти все стихи из книги «С тобой и без тебя», где так наз «лирический герой» вышел из Киплинга, едва успев кое-как переодеться в форму советского офицера. Или, наконец, баллада «Сын артиллериста» с её рефреном:

«Держись мой мальчик: на свете

Два раза не умирать,

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!»

Такая уж поговорка у майора была…

Ну, а если обратиться к стихам более второстепенных поэтов? Вот, к примеру, Ярослав Смеляков. Довольно вспомнить хотя бы одно его, вероятно, самое популярное в шестидесятых годах ХХ века, стихотворение:

Если я заболею, к врачам обращаться не стану

Обращаюсь к друзьям (не сочтите. что это в бреду):

Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом.

В изголовье поставьте ночную звезду.

Я ходил напролом, я не слыл недотрогой… И.т. д

А вот — другое поколение: приведу тут полностью стихотворение из первой книжки стихов фронтового врача, двадцатипятилетного Семёна Ботвинника, изданной в 1947 году:, и, понятно, разруганной в дым советской критикой:

Чугунные цепи скрипят на мосту.

Последний гудок замирает в порту.

Уходит река в темноту…

Но ты побывай на свету и во мгле.

Шинель поноси, походи по земле.

В огне обгори. И тогда

Услышишь, к а к цепи скрипят на мосту,

Как долго гудок замирает в порту.

Как плещет о камни вода…

Или такой отрывок из открывающего эту книжку стихотворения:

«.. И у нас не дрожала в бою рука,

А о смерти думать не надо.

Биография наша как штык коротка

И проста она, как баллада.

Не хочу, чтоб земля была мне легка.

Пусть качает меня, как качала,