Каждому по делам его (СИ)

Следующие несколько дней я разгребал накопившееся за время нашего недельного отсутствия и успокаивался. Нерешённого скопилось не много. В основном по новым проектам. «Кремли России» уже набрали достаточный опыт и темп – у нас образовался пул архитектурных бюро, которые показали не только достойное качество работы, но и умение слушать и слышать наши пожелания. Потому что бывало и такое, что, вроде как, вполне себе солидные фирмы, с опытом и именем, закусив удила старались сделать из мест, в которых всё было пропитано русской историей, некую подделку под Швецию. Или Данию. Или Португалию. Нет, когда это делается с уважением и любовью к стране и её культуре – это здорово. Я ещё в своей прошлой жизни считал одним из лучших примеров обустройства страны Финляндию. Особенно в глубинке. Это не означает, что мне не нравилась те же Германия и Австрия. Или Франция. Или Нидерланды. Но, увы, те подходы не для нас. Ну нет у нас такого количества архитектурных памятников в провинциальных городах и уж тем более в деревнях, как у них. Не шедевров, нет, а именно памятников, задающих и создающих определённый фон и настроение… А вот у них там даже в маленьких городках и дорфах с виляжами частенько встречаются десятки живописных фахверковых домов, средневековые каменные мостики или ухоженные водяные и ветряные мельницы. У нас же русский крестьянин переселился из полуземлянки в хоть какую-то избу только веке в семнадцатом-восемнадцатом. А топить избы по белому вообще начали только в девятнадцатом. После чего, в двадцатом, по землям России прокатилось несколько опустошительных войн – Первая мировая, Гражданская, Великая отечественная. Так что даже то, что было, во многом оказалось уничтожено. И если шедевры типа Петергофа или Софийского собора в Новгороде государство как-то восстановило, то вот провинциальные церкви, помещичьи усадьбы, монастыри и красивые купеческие особняки – почти нет. И вообще во времена СССР в церквях предпочитали размещать пожарные части, склады зерна, ПТУ или заготконторы, а не сохранять и восстанавливать историческую красоту. Так что провинциальная Россия представляла из себя буквально непаханое поле. Как и провинциальная Финляндия лет сорок-пятьдесят назад. Которая, во многом, в тот момент была почти полной «калькой» России – те же избы, бревенчатые овины, грунтовые дороги, удобства на улице – и так далее. В каком-нибудь советском колхозе-миллионере жизнь как бы и не покомфортней была, чем на типичном финском хуторе… А вот сейчас они разительно отличались. И я собирался это изменить. Но пока у меня не было на это денег. Зато два месяца назад я запустил уже шестую майнинговую фабрику на севере. И, по прикидкам, после этого под моим контролем сейчас находилась где-то треть всех майнинговых мощностей мира. Ну, минимум, четверть. Причём, в оборот шло только десять процентов намайненых «биткойнов». И то потому, что рынок криптовалюты требовалось развивать – так что просто копить было нельзя. Но большая часть уже наработанного ждала своего часа. Выбросить его на рынок я собирался только после того, как стоимость «битка» скакнёт выше десяти тысяч долларов. В моей прошлой жизни это произошло где-то в середине две тысячи семнадцатого – посмотрим, как оно будет здесь.

А ещё через неделю мы с Алёнкой и детьми выехали в Ивангород. Представлять миру обновлённую Ивангородскую крепость…

Глава 12

Я с лёгким поклоном принял ножницы у только несколько дней как вступившего в должность новоизбранного президента России, и, в свою очередь, два раза щёлкнул ими, отрезав от удерживаемой в левой руке ленты свой маленький кусочек. После чего мой край ленты так же упал на пол, а толпа разразилась бурными аплодисментами.

– А хорошо получилось, – улыбнулся мой соратник по торжественному открытию «Древа миров». Ибо самый высокий небоскрёб Европы назывался именно так… Я довольно кивнул. А то!