Каждому свое

Если кто из англичан выражал сочувствие Наполеону, его немедленно отсылали в метрополию. На вопросы комиссаров о здоровье Наполеона Гудсон Лоу хамски отвечал: «Он существует, и этого вам достаточно». Ежедневно офицер-надзиратель в Лонгвуде требовал появления Наполеона. При этом император выглядывал в окно или выходил на веранду.

– Нет, я еще не убежал, – говорил он, привычно складывая на груди руки. – Можете в этом рапорте для губернатора особо указать, что вся эта комедия – позор для Англии, и образованная Европа никогда не простит глумления надо мною. Теперь я глубоко сожалею, что доверился вашей мерзкой нации, а не угодил в плен к диким русским казакам.

Англичане охотно беседовали с Наполеоном.

– Попадись вы казакам, и пьяные русские бояре заморозили бы вас в Сибири до состояния прозрачной сосульки.

– Чепуха! – огрызался Наполеон. – Я проживал бы в лучших дворцах Петербурга как знатный гость русской нации…

Гудсона Лоу он не пускал к себе. Не возникло у него отношений и с комиссарами. Бережливый король Пруссии, экономя пфенниги даже на пиве, отказался иметь посла для надзора за императором. Королевская Франция направила на остров маркиза Монтеню, Австрию представлял недалекий барон фон Штюрмер… Никого из них Наполеон видеть не желал.

– Париж прислал паралитика-маркиза, которого я, жалею, не повесил раньше – как уличного попрошайку. А кого представляет здесь Штюрмер? Только моего тестя, императора Франца, который два раза отдавал мне свою столицу, а потом отдал и свою дочку. Мне бы следовало жениться на русской великой княжне Екатерине, и тогда Европа была бы у меня в шляпе… Я, – говорил Наполеон, – желаю теперь общения только с русским комиссаром, но Гудсон Лоу, этот жалкий ублюдок, не дозволяет встреч с графом де Бальменом, пока я не приму в Лонгвуде высокорожденного воришку Монтеню заодно с венским олухом Штюрмером… Как тут быть?

Однажды к Бальмену, гулявшему по единственной улочке Джемстоуна, подошла нарядная девочка – Бетси Балькомб.

– Что тебе, дитя мое? – спросил комиссар.

– Бони сказал, что хотел бы видеть вас в Лонгвуде… не как комиссара, а просто гостем в его доме.

– Кто такой Бони?

– Так я зову императора Наполеона.

– И он не обижается?

– Нет, он смешной и добрый…

Недавно стало известно, что часть золотых сервизов Наполеон превратил в лом, желая обратить их в звонкую монету. В частной беседе с Лоу граф де Бальмен удивился столь быстрому обнищанию Лонгвуда, но губернатор высмеял его домыслы:

– Очередной фарс генерала Бонапарта, желающего вызвать жалость европейцев к своей персоне. Мы знаем, что он еще способен ворочать миллионами. А корежит сервизы нарочно, дабы не открылись адреса его тайных капиталов, на общей сумме которых можно образовать целую армию, чтобы затем повторить весь покер сначала – от Маренго до Ватерлоо…

Наполеон то впадал в меланхолию, то вдруг, оживленный, звал камердинера:

– Маршан, надеюсь, ты не забыл, что я указывал тебе вчера о моих сегодняшних удовольствиях?

Маршан вчера загулял и ничего не помнил.

– Помню, ваше величество, – бодро отвечал он, а потом спрашивал у графа Бертрана: – Что ему от меня понадобилось?

– Глупец, – отвечал генерал, – своди императора на курятник, и пусть он перережет наших кур, оставив Лонгвуд без единого яичка к завтраку. Если уж его величество заговорил об удовольствиях, значит, он хочет крови…

Бертран во Франции был заочно приговорен к смертной казни, но англичане почему-то не выдали его на расправу.

* * *

Лонгвуд всю ночь поливали дожди. В доме потрескивали ветхие паркеты. Наполеон бродил по комнатам в турецком тюрбане, держа бильярдный кий. Толчками этого кия он открывал скрипучие двери. Утром состоялось бритье в присутствии Бертрана и Монтолона, двух приближенных.

– Граф Бертран, как моя левая щека?

– Идеально, ваше величество.

– Граф Монтолон, а как с этой стороны?

– Превосходно! Будто вас побрил сам генерал Моро…

– Зачем вы вспомнили этого человека?

– Только потому, что он любил это занятие и к нему в походный шатер солдаты шлялись, как в бесплатную парикмахерскую. Простите, ваше величество. Упоминанием о Моро я никак не желал доставить неудовольствие вашему величеству.

– Хорошо. Пусть подают одеваться.

– Какой костюм изволите сегодня?

– Сегодня, пожалуй, охотничий…

Он сам застегнул пуговицы, изображавшие головы рысей, кабанов, лисиц, волков и зайцев. Завершив туалет, Наполеон проследовал на кухню, где с утра орудовал повар.

– Я ничего уже не хочу, – сказал император, присаживаясь возле горячей плиты. – Но по опыту жизни знаю: как бы мало ни съел человек, все равно ему будет много… Непостижимо! – вдруг воскликнул он, громко шлепнув себя по жирным ляжкам. – Я столько лет сражался с Англией и, оказывается, всегда имел о ней неверное представление… Какое утонченное коварство! Запереть меня здесь. В этом ущелье. На этой кухне.

Повар назвал англичан нацией торгашей, чем и выказал знакомство с экономическими трудами Адама Смита.