Каждому свое

– Кадудаль, вождь шуанов Вандеи, не может быть моим другом, хотя и достоин уважения, как храбрый противник.

Да, в храбрости ему не отказать. Стоя спиною к Моро, Кадудаль приник к окну и не боялся выстрела в спину.

– Что вы там видите? – спросил Моро.

– Я оставил на улице своего адъютанта Пико…

Опять-таки странно. И непохоже на шуана. Почему он назвал адъютанта, будто он, Моро, сообщник Кадудаля?

– Я привел к вам друга. Можно впустить его?

– Пусть войдет, – согласился Моро…

Внешне казалось, что Кадудаль – глыба мяса, костей и сухожилий, малоподвижная, но этот великан обладал почти изящной легкостью тела. Шагнув к дверям, он издал горлом странный звук, подобный крику филина в ночном лесу, и Моро услышал тягостный скрип лестницы под чьими-то неуверенными и замедленными шагами… Это был Шарль Пишегрю!

– Здравствуй, Моро. Знал бы ты, как противно видеть человека, который предал меня… Благодаря тебе, дружище, я совершил увлекательное путешествие в Кайенну, и мне еще повезло. Я сумел бежать из форта Сикхамори, откуда людей выносят только пятками вперед… бултых – в море!

Моро нервно набивал табаком свою трубку.

– Гадина ты, Пишегрю! – сказал он. – Прежде давай припомним, кто кого предал… Это не я, это ты, подлец, изменил народу ради служения Бурбонам, ненавистным французам… Бежал? Молодец, что бежал. Сидеть тоже никому не хочется. Я тебя даже поздравляю. Но мне тогда бежать было некуда. Я был разжалован, оплеван и едва не «чихнул в мешок»… Вот она, моя голова! Спроси – как она уцелела?

Под плащом Пишегрю обрисовались контуры пистолетов. Что они? Убивать его собрались? Пишегрю сказал:

– А кто из нас гадина? Не затем ли ты, Моро, и взялся за роль тюремщика в Люксембургском дворце, чтобы помочь чесночному корсиканцу вскарабкаться на свою же шею?.. Ну, каково тебе живется теперь? Где твои былые убеждения?

Громадный кулак Кадудаля опустился на стол:

– Хватит! Мы пришли сюда не для того, чтобы лаяться.

Моро засмеялся и распечатал бутылку с вином.

– Черт с вами, – сказал он. – Если уж вы подняли меня средь ночи с постели, значит, у вас ко мне дело…

Но, послушав Кадудаля и Пишегрю, Моро понял, что роялисты ошиблись адресом. Они говорили, и довольно-таки откровенно, уверенные в том, что генерал Моро забросил прежние идеалы, как гулящая девка забрасывает чепец за мельницу. Для Моро было новостью, что в обширном заговоре роялистов, состряпанном мастерами этого дела в Лондоне, ему отводится заглавная роль, его имя должно стать знаменем роялизма, который каким-то непонятным образом должен сочетаться с поруганной революцией… Кадудаль охотно перечислял аристократов Парижа, назвал маркиза Ривьера и братьев Полиньяков, готовых хоть сейчас дежурить возле Мальмезона.

– А когда надо убить змею, палки найдутся, – сказал он, глотая вино фужерами и не пьянея. – Я сам скручу Бонапарта и потом за деньги буду показывать его в клетке…

Моро начал с признания: да, он противник Бонапарта в такой же, наверное, степени, как и они, но у него совсем иные к нему претензии, нежели у роялистов.

– Роялисты боятся за престол Франции, а я страдаю за народ Франции… Вас ввели в коварное заблуждение относительно моих убеждений, – сказал Моро. – Я могу поставить еще дюжину бутылок, я могу пьянствовать с вами до рассвета, но мы никогда не будем друзьями. Вы для меня останетесь врагами! Как бы ни презирал я Бонапарта, но я не пойду за вами ради его уничтожения, чтобы во Франции снова воцарились преступные Бурбоны.

– Ты всегда был идеалистом-доктринером, – ответил ему Пишегрю с раздражением. – Даже когда твоему отцу рубили голову, ты плакал навзрыд, но ты не пошел за мною в эмиграцию… А чего ты достиг? Ваша свобода за решетками тюрем, ваше равенство основано на неравенстве, ваше братство во всеобщей грызне за чины и деньги. Кто прав? Я или ты?

– Довольно слов, Пишегрю! – резко вмешался Кадудаль. – Моро честный человек, и он честно сказал нам все. А мы не виноваты, что нас действительно обманули, как дураков. Потому, – решил Кадудаль, – лучше всего нам встать, извиниться за беспокойство и уйти, затворив за собой двери.

Кадудаль замотал шею шарфом, снова становясь похожим на гуляку матроса. Он взвел курок на пистолете замка:

– Может, это вам еще пригодится.

* * *

– Теперь, – сказал Савари, – я уверен сам и могу уверить вас, что ни Пишегрю, ни Кадудаля в Париже нет.

– Куда же они провалились? – спросил Бонапарт.

– Меге де Латуш провел нас…

Консул не поверил в это, ибо по опыту жизни знал, что все ренегаты служат лучше прозелитов.

– Вы ничего не умеете, Савари! На ваше место я посажу именно Меге де Латуша, который не только обманул милордов Англии, но и привез от них полные карманы золота… Придется, мне – мне! – доказывать вам, что Кадудаль в Париже.

Савари вскоре убедился, что у Бонапарта, помимо бюро тайной полиции, существует где-то в преисподней еще одна полиция, более тайная. Не исключено, что под занавесом второй скрывается третья, а третью контролирует еще четвертая. В списках арестованных и подозреваемых он выделил фамилию Креля, которого должны казнить в январе 1804 года.