Каждому свое

Это было мое последнее свидание с адмиралом. Он развернулся после встречи с Юнгом и с трудом сдерживался, чтобы не выплеснуть все, что у него накопилось. Человек он скрытный по натуре, но тогда было, видимо, невмоготу, и он поделился со мной частью только что состоявшегося разговора. Иначе — где и с кем? На службе — тут же донесут, дома — не с кем. Он попросил кофе с коньяком, и мы выпили три четверти бутылки и два вот таких кофейника. Далее, естественно, заговорили о войне. Адмирал только что вернулся из России, которую, как известно, очень недолюбливал, а потому и впечатления от поездки были самые удручающие, в особенности от провинции. Бездорожье, грязь, вросшие в землю ветхие дома и немецкая армия, утопающая в этом навозе. Он был категорически против похода на Восток, по крайней мере, сейчас. «Все завоеватели входили в Россию легко, а выбирались с большим трудом», — мрачно резюмировал он. А если честно, признаюсь, я и раньше не мог что-либо сделать, а теперь и не хочу. Со мною не только не посоветовались, но и попросту не поинтересовались моим мнением. Недопустимо начинать войну просто так, из-за несварения в желудке. Надо помнить слова великого немца Клаузевица «война — это продолжение политики иными средствами». И цепь эту нельзя разрывать. У Германии всегда была возможность поучиться у своих великих предков, но не всегда было желание.

— Прекрасно, дорогой Грант, но нам пора вернуться в день сегодняшний, — прервал его монолог Генрих.

— Вот туда я и возвращаюсь. Но для этого необходима новая порция наркотика, я имею в виду кофе. — Он взял чудо-кофейник и отправился на кухню. — А вы пока полюбуйтесь на панораму за окном.

Генрих и Виталий последовали совету. Весна была в полном разгаре. Все, что способно было реагировать на солнечное тепло, зазеленело. Листья на деревьях, цветы на лужайках и мелкая травка, с трудом пробившаяся между тупо смотрящих на мир булыжников мостовой. По тихому склону пустынной улочки, спускавшемуся к центру Праги, прошла молодая женщина с громадной корзиной, в таких обычно прачки разносят клиентам выстиранное белье. Звук от соприкосновения деревянных каблуков с гранитом тротуара напоминал удары кастаньет и при этом постоянно менялся ритм, в зависимости от прихоти и темперамента исполнительницы.

События развивались медленно. Молодую прачку сменил весьма пожилой господин, с трудом преодолевавший крутой подъем улицы. Словно дразня пешеходов, из-за поворота снизу появился роскошный «Мерседес» с открытым верхом и стал легко взбираться по тому же пути. Единственный пассажир автомобиля, он же водитель, сидел, вольготно развалившись на сидении, положив правую руку на руль, а левую — на дверцу машины.

Вернувшийся из кухни Грант с кофейником в руках, невольно присоединился к наблюдавшим.

— Поехал за Гейдрихом. Как заместитель уполномоченного по Богемии и Моравии он живет здесь всей семьей, чуть повыше, в замке. Жена собирается вот-вот очередного рожать.

На сей раз разливать кофе взялся Виталий, представляя, таким образом, возможность Гранту перейти наконец к делу. Грант прошелся по комнате, остановился на секунду и, подумав, начал:

— Сегодня успех войны решают не полководцы и их солдаты, а в значительной мере банки и их деньги.

— Звучит красиво, а если конкретно?

— А если конкретно, то на прошлой неделе я с моим американским боссом из «Нэшнл бэнк» посетил Париж. Что можно сказать? Париж — всегда Париж, даже в оккупированном виде. Чуть беднее, но в ресторанах едят, в кабаре танцуют, в борделях женщины искусно удовлетворяют мужчин.

— Дорогой Грант, сколь неплохо французам при оккупации, мы догадываемся, поэтому…

— Хорошо или плохо — понятие оценочное. Остановимся на определении — терпимо. А важно вот что: в Париже нас принимал министр внутренних дел правительства Виши, он же управляющий крупным частным банком «Вормс» Пьер Пюше — личность любопытная. Данный им в нашу честь обед был под стать трапезе мирного времени.

— На меню тратить время не будем, — поспешил Генрих.

— Мне нравится ваш осторожный сарказм, Генрих. В ответ я хочу облегчить задачу вашему коллеге. Если я не ослышался, Виталий? Не старайтесь запоминать, а, тем более, записывать имена и детали. Я все подготовил заранее в письменном виде, как у нас было заведено с адмиралом, для передачи вам. А теперь — самое главное.

— Простите, Грант, но главное уже было.

— Ошибаетесь, то было важное, а теперь — главное. Перед самым десертом Пюше под влиянием выпитого либо из хитрости вдруг разоткровенничался и сообщил нам под большим секретом, что в ближайшее время американские войска под командованием генерала Эйзенхауэра высадятся в Северной Африке. А это, по его мнению, может стать началом окончания войны. И, как заметил мой босс, наверняка станет концом Пюше. Французы повесят его как коллаборациониста.

— Если Германия проиграет войну, повесят не только Пюше.

— Вот тут вы правы, Виталий, веревки на всех хватит. А пока я позволю себе закончить эту пикантную историю, которая наверняка будет адмиралу небезразлична.

— Итак, — начал говорить Грант.