Каждый пятый

Теперь генерал проживал в особняке, за железным забором — невдалеке от того места, где, плотно отгороженные, мокли под снегом и дождём груды строительных материалов: там, говорят, ещё с довоенных времён собирались воздвигнуть невиданный во всём мире Дворец Советов. Жил генерал с новой женой, известной пловчихой, чернобровой хохотушкой — веселье у них не утихало. Вот и когда Иван с хоккеистом туда приехали, дом был полон: в одной комнате гоняли в бильярд, в другой смотрели трофейный фильм «Девушка моей мечты» и кричали механику, чтобы повторил момент, когда девушка голая в бочке плещется…

Генерал их встретил в пижаме, взял Ивана под руку, повёл в кабинет. Был порядком на взводе, лицо осунувшееся, жёлтое, да и с тела спал.

— Ну, младшой, обмоем звёздочки?

— Никак нет, товарищ генерал. Не пью.

— Старовер хренов! Сколько для вас, спортсменов, делаю — рискую! Есть мнение, что это не моё дело. Есть такое мнение.

А я рискую. Верю тебе, потому и говорю. И даже прощения прошу, что заставляю со мной выпить. Ладно, свободен. Хотя постой. За тебя хочу выпить. За звёздочки — имею я к ним касательство или не имею?

Выцедил полстакана.

— Давай погонами махнёмся. А главное — фамилиями. Буду Одинцов. Всё равно одиноко. Пошёл вон.

И — с площадки второго этажа, где размещался кабинет, всем гостям, что колготились на первом:

— Все вон к чертям свинячьим! Хоккейщики! Забыли, что завтра в Челябу лететь? Продуете — разгоню оглоедов!

…— Ну, баламут, — ворчал на обратном пути друг-хоккеист. — Кой хрен лететь — неделя до матча. Ты уж, Ваня, век тебе буду обязан, если что, свези мою в родильный, ей срок подходит. Я бы и сам, ведь просился у него, мол, догоню, так нет — вожжа под хвост.

— Не улетите, — утешал его Иван. — Погода нелётная, вон как пуржит.

— Говорю — вожжа под хвост. Личный самолёт даёт, личного пилота — героя. Так что на тебя надежда, а уж я прилечу — заберу. С сыном или дочкой.

— Сын у тебя будет. Пузцо острое, а когда девка, оно круглое, я в семье большак был, я знаю. Ленту не купил? Я синюю возьму.

Родился действительно сын, но и забирал его из роддома Иван. Сосед-хоккеист погиб вместе со всей командой ВВС. Челябинск не принимал по погоде, пошли на Свердловск, над аэродромом кружили в ожидании посадки восемь сбившихся с графика бортов, их очередь была девятая. Кончалось горючее. В сплошной белой круговерти пилот рискнул садиться, промазал, взмыл, снова промазал, а команда в салоне, видно, запаниковала, бросилась в хвост — причину аварии усмотрели в нарушении центровки. Ли-2 скапотировал и колом вошёл в обледенелую землю. Генерал пил без роздыха трое суток, помощники срочно комплектовали новую команду. В вестибюле родильного дома жена хоккеиста по лицу Ивана всё поняла — женское сердце чуткое, — помертвела и навзничь, он её подхватил, санитарка не знала, кому передать с рук на руки белый, натужно кряхтящий свёрток. Пропало молоко, Иван бегал на молочную кухню за смесями, пока из Сибири не приехала за невесткой и внуком свекровь.

Больше Иван генерала не видел. В пятьдесят втором Одинцов сломал ключицу и на Олимпиаду не попал. После смерти вождя его сын, говорили, угодил под суд за растрату государственных средств на свои спортивные увлечения, а на суде, мол, встал и сказал, что требует считать виновным одного себя, остальные же обвиняемые полковники и генералы выполняли его приказы — попробовали бы не выполнить! Так было, нет ли, Иван не знал, но предполагал, что мог совершить подобное этот странный, ему, Одинцову, сделавший лишь добро, а всё равно тёмной тенью прошедший по его жизни человек.

Клуб ВВС был расформирован, руководство армейского спорта сочло целесообразным использовать младшего лейтенанта Одинцова исключительно в лыжах.

Через несколько лет в квартире нового олимпийского чемпиона-лыжника раздался телефонный звонок:

— Лейтенант Одинцов? Беспокоит подполковник Сталин. Удивлён? Было две звезды и стало две звезды, только поменьше. Следую к новому месту назначения, нахожусь у общего знакомого. Может, теперь-то придёшь выпить со мной рюмку?

— Не пью, товарищ подполковник.

— Молодец, не зря я в тебя верил. И не пьёшь, и хоть разговариваешь со мной. Семнадцать человек до тебя обзвонил, все сразу трубку вешали. Ну, прощай.

Вскоре услышал от кого-то Одинцов, поскольку некролога, конечно, не было, что Василий Иосифович Сталин умер от цирроза печени.

Незаметно натянуло пасмурность, лес поблёк, и в прогалинах между стволами небо стало густо, сердито лиловым. На этом фоне чётко увиделись сперва редкие снежинки, словно повисевшие — так, что можно было рассмотреть резьбу; потом снег обратился в мелкоячеистую сеть и внезапно повалил крупными хлопьями.

Иван подумал, что группе сильнейших придётся нелегко — заново торить лыжню предстоит. Однако же, понятное дело, заряд пурги короток, и к моменту Иванова старта всё может утихнуть, а если ещё и потеплеет, то лыжня и раскваситься может.