Каждый убивал

– Для меня эта версия – приоритетная, – уже по-свойски, вроде как расслабившись, объясняет он. – Но начальству совершенно не нужен серийный убийца, так что приходится разрабатывать и другие варианты.

Отлегло.

Нельзя всех по себе мерить. Он не против меня. У него, наверно, свои проблемы.

Сама возможность того, что Глеб захочет от нее отделаться, неправильно понятая его реакция пробуждают охотничий инстинкт. Девичьи думы изменчивы. Анжела-аналитик сдается Анжеле-женщине.

Я его не отпущу от себя!

– Заедем ко мне? – заглядывает она в глаза Глебу, мгновенно меняя дневные планы. Массажиста переназначим, недописанная статейка подождет – больше ценить будут. Вечером – церемония «Леди года». Так к пяти, к приходу Ады, его выставлю.

32. Глеб

Один звонок Бизяева – или как там еще он надавил на начальство, – и Глеба вот уже третий день не дергают на рутинные трупы, не отвлекают от приоритетного расследования. «Ты уж постарайся, мы все на тебя надеемся», – попросил (не приказал) шеф, даже не вызывая на ковер, а щадяще – по телефону. Без пререканий согласился не отбирать расследование убийства Вероники Мазур. Выслушал аргументы и внял доводу, что оно не помешает, а, наоборот, поможет раскрыть резонансное дело. Шофер бизяевского зятя невольно помог: на голубом глазу отказался от признательных показаний. Не был, не участвовал. С предполагаемым убийцей – да, знаком. Откуда? Случайно оказался в камере предварительного заключения. Мол, то обвинение тоже было несправедливым – не зря же через полгода отпустили. Конечно, умолчал, что освободили по амнистии. Компанейщина к годовщине Победы. Линию защиты ему придумал адвокат. Молодой выскочка делает карьеру, а на истину ему наплевать. Все общество положило на истину с прибором. Время такое…

Но, исходя из вновь открывшихся обстоятельств, версия серийного убийцы выходит на первый план. Работаем по ней.

Так что ежедневные трагедии, как-то: отравление мелкого бизнесмена, совладельца кафе на Ярцевской; труп подполковника МВД в лифте блочной девятиэтажки; проломленная голова старухи, которая не отдавала великовозрастному сыну-наркоману только что полученную пенсию; сын-алкоголик, зарезанный отцом-фронтовиком, – обо всех этих буднях отдела по расследованию убийств Глеб узнает из сводок с грифом «не для печати» или по телику, который постоянно работает у них в дежурке.

Вот и сейчас он заскочил в контору, чтобы отметиться – мол, пашу, не жалея сил. Кстати, чистая правда, и даже на сугубо личном вроде бы свидании с Анжелой добыл нелишние сведения…

– Привет, Витек! – сразу в дежурке натыкается Глеб на судмедэксперта.

– Тише! Где пульт? Мою родину показывают! – по-хозяйски командует новобранец.

Быстро освоился. Вон как смело выхватывает черную дощечку у Гаврилыча, чтобы сделать звук громче. Хм, по незнанию тычет не туда – попадает на другой канал с вечерним сериалом. Выдуманные убийства… Что они перед реальностью!

Наконец новичок справляется с прибором, и все, даже те, у кого дежурство закончилось, смотрят репортаж про мармыжского педофила – чужая страсть притягивает.

Невзрачный одинокий мужичонка – метр шестьдесят, тощий, глаза близко посажены, в поношенной телогрейке – деловито и по-чиновничьи отстраненно, словно про кого-то постороннего, рассказывает на следственном эксперименте, как заточил свою дочь в подвале и десять лет насиловал ее. Выживших детей подкидывал в детдома, а мертвых в огороде закапывал. Не повезло: ослабил контроль, и дочь сбежала.

Переодеть этого шмакодявку, побрить, откормить, лет десять сбросить – ну вылитый Витек…

«Как так? – думает Глеб. – Почему похожи? Потому что земляки? Или преступники и законники – две стороны одной медали?…»

– Раньше про такое молчали… – комментирует Гаврилыч. – Примерно раз в два-три года вскрывал я полуразложившихся крох, прижитых от кровных отцов. Теперь все наружу… Видимо, с Европой соревнуемся: вон в Бельгии отец двадцать четыре года продержал родную дочь в подвале. Она семь детей родила от него. Как его звали-то? Фигль какой-то…

– Йозеф Фритцль, – подсказывает Глеб. Вставляет свое слово, чтобы все зафиксировали его присутствие.

– Вот-вот… Не понимаю, как человека должно переклинить, чтобы с дочкой… – брюзжит Гаврилыч, уже выходя из дежурки. – Раньше списывали на помешательство, чтобы статистику не портить, а теперь вон их нормальными признают, в телевизор зовут. Словно они герои какие…

Конец рабочего дня, все устали – в дискуссию никто не вступает. Изловить бы душегубов, а почему они начинают зверствовать – в этом пусть копаются те, кому положено.

В древние времена любое убийство вызывало ужас, освящавший таким образом цену жизни. Теперь же судьба жертв в конечном итоге не внушает обывателю ничего, кроме апатии и скуки. Особенно законникам.

А Витек получил привет с родины – сомнительный привет, но какой есть – и уже переключает на ток-шоу. Быстро научился не принимать чужое близко к сердцу. Далеко пойдет…

Ну, потусовался в коллективе, и хватит, думает Глеб, направляясь к выходу, но тут его окликает Олеговна: