Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

Вероятно, судьи надеялись, что король под действием этой угрозы пересмотрит свой отказ отвечать на обвинение. Если бы он сделал это без оговорок, то ему дали бы копию обвинительного заключения для изучения ночью, чтобы он смог продумать свою защиту на следующий день. Они решили провести еще по крайней мере два заседания – в понедельник и во вторник днем. Если Карл продолжит отказываться отвечать на обвинение, то будет считаться виновным и будет вызван, чтобы предстать перед ними еще раз – в среду для получения приговора. Казнь состоится в пятницу или субботу, и весь этот тягостный и опасный процесс завершится до конца недели.

Поэтому в понедельник днем они пришли в Вестминстер-Холл и послали за обвиняемым. На этот раз присутствовали 70 уполномоченных судей. Заседание началось с объявления, что всякий, кто станет нарушать общественный порядок, будет немедленно арестован; это было признанием, что протест леди Ферфакс обеспокоил судей, хотя сомнительно, чтобы ее личность была установлена. Слухи называли нарушительницей спокойствия известную роялистку и придворную красавицу леди Ньюбург.

Карл больше не стал отказываться ложиться спать. Он спал в воскресную ночь, невзирая на солдат, и вошел в зал судебных заседаний в понедельник днем, сохраняя свое обычное достоинство, заняв кресло, обитое красным бархатом. Он видел, как Брэдшоу посмотрел на Кука, чтобы начать заседание, но тот как раз выслушивал последние наставления Дорислауса: двое мужчин в черных мантиях шепотом совещались, повернувшись спиной к королю. Карл не видел причины пребывать в ожидании. Теперь он не слегка постучал по руке Кука, как в прошлый раз, а резко ткнул его своей тростью. Кук в ярости обернулся, впился в него взглядом и, поймав глазами Брэдшоу, открыл заседание.

«Да будет это угодно вашей светлости господину председателю. На последнем заседании суда я от имени палаты общин Англии представил и подал в суд обвинение в государственной измене и других тяжких преступлениях человека, находящегося перед нами… Милорд, тогда он не пожелал дать ответ, а вместо ответа начал оспаривать полномочия этого Высокого суда. Мое скромное ходатайство… состоит в том, чтобы заключенному было предписано дать положительный ответ либо путем признания, либо отрицания; и если он откажется сделать это, то суть обвинения будет считаться pro confesso[7]

, и суд сможет продолжить работу в соответствии со справедливостью».

Карты были брошены. Если король не ответит на обвинение, то будет считаться, что он признал свою вину. Брэдшоу опять же выступил с эмоциональным, но неубедительным заявлением, что суд «полностью удовлетворен своими полномочиями» и что все королевство, включая короля, тоже должно быть удовлетворено ими.

Теперь король услышал одну угрожающую речь и одну слабую. Он вмешался, оставаясь таким же хладнокровным и умелым оратором, как и в первый день, но только еще более непреклонным, так как лучше узнал слабости своих оппонентов и прояснил свой разум, записав свои мысли на бумаге. Но он говорил не по записям.

«Если бы это было только мое конкретное дело, я был бы удовлетворен протестами, сделанными мной в прошлый раз по поводу законности суда, так как короля не может судить никакая высшая инстанция на Земле. Но это не только мое дело, речь идет о свободе и вольностях народа Англии. Ведь если беззаконная власть может устанавливать законы, изменять фундаментальные законы королевства, я не знаю, какой подданный в Англии может быть уверен в своей жизни и в чем-то, что он называет своим».

Карл сказал, что теперь объяснит более подробно причины своего отказа отвечать судьям. Но Брэдшоу его торопливо прервал. Суд не может слушать аргументы и дискутировать с преступником, сказал он. Король должен подчиниться и дать им «точный и прямой ответ».

Но Карла было нелегко запугать. Он знал не только свои неотъемлемые права короля, но и свои права как англичанина.

«С вашего позволения, сэр, – произнес он с ироничной вежливостью, – я не знаю формы права, я знаю, что такое закон и разум, хотя я и не профессиональный юрист; я знаю о законе столько же, сколько любой джентльмен в Англии, и поэтому (с вашего позволения) я защищаю свободы народа Англии больше, чем вы; и поэтому, если бы я навязал какую-нибудь веру какому-нибудь человеку без объяснения причин, это было бы необоснованно».