Казнить нельзя помиловать

- Максим - наша ошибка. Вернее - ошибка нашего воспитания. Первенец, вот и разрешали многое. В детстве он вообще отказа ни в чем не знал. Да-а-а... Но впервые я по-настоящему встревожилась, когда он после восьмого класса взбунтовался: не пойду, заявил, больше в школу и - баста. Правда, и учение ему тяжеловато давалось, тугодум он у нас. Ну вот, и поехал в Баранов, учился десять месяцев в ПТУ на электросварщика. Чем-то уж больно понравилась ему эта профессия. Кое-как закончил училище, удостоверение какое-то получил, а работать так толком и не работал. Глаза, говорит, от сварки болят. Ну, что прикажете делать? Не будем же мы с отцом настаивать, чтобы наш сын - а он какой-никакой нам, а сын! - чтобы он ослеп? Отдыхал он долго, да я уж настояла, проявила твердость - пошел, устроился в лесхоз учеником каким-то. Видела я, конечно, видела, что лодырничает он откровенно, чуть не через день прогуливает, да всё терпела... Надеялась, что до армии как-нибудь дотянет, а уж армия исправит голубчика, заставит дисциплину уважать...

- Гм!.. Гм!.. Марфа Петровна, прошу, конечно, извинить меня, но не кажется ли вам, что сына вашего уже поздно воспитывать?

- Как то есть поздно? Ему ж только семнадцать... Вы что?

Карамазов, не выдержав, перекосился, словно сжевал таблетку пирамидона.

- Эта, как её? Марфа Петровна, честное слово, простите, но сил больше нету вас спокойно слушать. Ведь вы - пе-да-гог! Муж ваш также по роду деятельности - вос-пи-та-тель! И вдруг вы ждете, что вашего, мягко говоря, оболтуса воспитает кто-то кроме вас... Да что вы все обалдели, что ли? Вы хотя бы маленько чувствуете ответственность за своих детей? Зачем же вы их рожаете? Да когда же вы научитесь быть родителями?..

Родион Федорович с сожалением, как бы совершенно со стороны, видел, как он, Карамазов, стучит по столу кулаком, и у него из разверстого рта сыплются брызги. Бог мой, истерика, что ли?..

К счастью, Савельева оказалась женщиной выдержанной. Вначале она, правда, напряглась, хотела, видимо, осадить зарвавшегося мента, но потом, уловив искреннюю боль в его срыве, она сгорбилась, потупилась, сделалась обыкновенной, уже не шибко молодой бабой и вдруг надломлено призналась:

- Нет больше сил... Не-ту!

И Карамазов, совсем озверев, не успокоил согбенную женщину, а безжалостно добил ее:

- Ваш сын, Марфа Петровна, - резко сказал он, - подозревается вовсе не в угоне машины, он подозревается в убийстве двух людей - мужчины и женщины.

И выплеснув это, Родион Федорович испугался. Марфа Петровна, еще недавно казавшаяся железной, вдруг побелела, пошатнулась, вцепилась в края сиденья стула помертвевшими пальцами и всхлипнула:

- Как я этого боялась!.. Как я этого боялась! Но... сразу говорю наказывайте по всей строгости. По всей! Я сама буду этого требовать...

* * *

Перед тем, как проводить следующий допрос, Родион Федорович Карамазов, старший лейтенант милиции, следователь областного управления внутренних дел, вздумал побаловать свой организм валидольчиком.

А что? Сердце колотится, руки дрожат, на душе более чем смурно. И уж, разумеется, у него самого валидола отродясь не водилось, у здоровяка Котляренко даже и спрашивать смешно, а спуститься вниз м позаимствовать таблетку в аптечке любой дежурной машины Карамазов, конечно же, не догадался. Ну, совершенно ничего не оставалось, как позвонить по внутреннему телефону младшему лейтенанту Карамазовой.

- Марина, это я... Ты извини, Бога ради, - бурчал в трубку Родион Федорович, - больше не к кому обратиться... Есть у тебя валидол?

Марина - на удивление сдержанно - ответила коротко:

- Есть.

- Впрочем, - пошел ва-банк Карамазов, - уже не надо, мне вроде бы легче, - и пустил в трубку легкий стон, глухой такой, невнятный, короче стон настоящего мужчины.

- Ну, хватит шутить! - строго сказала Марина и положила трубку.

Родион Федорович не успел до конца разгадать смысл ее последней фразы: что значит шутить? - как в дверь почтительно постучали и молоденький рядовой мильтоша преподнес ему упаковку валидола: "Приказано передать!"

Следователь Карамазов улыбчиво вздохнул и положил под язык сразу две таблетки.

* * *

Родион Федорович опасался, что с Любовью Степановной Кушнарёвой трудно будет разговаривать в этот день, но она - по крайней мере первые полчаса допроса - держалась мужественно.

Да и, видимо, уже очень много слез выплакала эта преждевременно увядшая женщина за свою жизнь и особенно за последние сутки. Она рассказала, что жили они - муж, жена и сынишка - счастливо на Сахалине. Когда Олегу исполнилось всего десять месяцев, по настоятельному требованию детского врача, Кушнарёвы уехали в Россию, обосновались под Барановом. Примерно через год отец Олега их бросил и сбежал обратно на Сахалин. До пяти лет Олега воспитывала одна мать. Потом вышла замуж за этого "идиота". Он Олега не усыновлял, но относился к нему нормально, как почти что к родному. От второго брака есть дочурка, Машенька...