Его глаза остановились на Сьюзан, стоящей на коленях, прикованной цепью за шею слева от моего трона. Конечно, он не в первый раз смотрел на нее. В действительности, я не раз ловила его быстрые взгляды, бросаемые именно на эту рабыню. У меня не было сомнений, что он заинтересовался ею. Но если вначале посол бросал на девушку лишь мимолетные взгляды, вроде бы мимоходом отмечая ее, как незначительный элемент интерьера, то сейчас он рассматривал рабыню внимательно, вдумчиво, скрупулезно отмечая все ее особенности и недостатки, как изучают товар на рынке перед тем как начать торговаться с продавцом. Бедная Сьюзан отпрянула, отчего ее цепь жалобно звякнула, и постаралась стать как можно неприметнее. Рабыня дрожала как лист на ветру, не смея встречаться с его глазами. Она сжала бедра, и быстро-быстро задышала. Несомненно, сердце девушки колотилось, как бешенное, пытаясь выскочить из ее миниатюрной грудной клетки. А еще я обратила внимание, какими глазами она сама смотрела на Майла. Да она просто была не в состоянии оторвать от него взгляда. Рискну предположить, что для никчемных рабынь с их низким положением в гореанском обществе, одетых в скудные тряпки, было трудно не взволноваться, увидев перед собой богатого, влиятельного, красивого, великолепного свободного мужчину, стоящего настолько выше ее в обществе. Лично мне, как и другим свободным женщинам с этим бороться было намного легче. Мы богато одетые, могли себе позволить управлять, сопротивляться и бороться с собственной женственностью. В случае рабыни, женственность фактически требуется от нее, только за мысль о борьбе со своей природой или за недостаточную женственность ее могут подвергнуть жестокой порке. Надо ли удивляться тому, что рабыни, настолько беспомощны перед мужчинами. Я отметила, как Майл из Аргентума пожирал глазами съежившуюся и дрожащую Сьюзан. Зато теперь уже я почувствовала внезапную злость и ревность. Почему он смотрел так не на меня!? Безусловно, она была рабыней, а я была свободна. Конечно, было бы крайне неприличным и вызывающим для кого бы то ни было рассматривать и оценивать меня, свободную женщину, с подобной откровенностью! Так что Сьюзан, можно сказать, поставила меня в неудобное положение. Разве любая женщина не выглядела бы привлекательнее, если бы она была полураздета, поставлена на колени и прикована цепью? Ну как я могла конкурировать с ней сейчас? И что тогда, всех женщин раздеть, посадить на цепь, и пусть мужчины изучают нас и решают, которая окажется самой красивой?! Но немного успокоившись, я вынуждена была признать, что Сьюзан, несомненно, намного красивее меня. Она была изящна. Похоже, что работорговцы туго знают свое дело. С их стороны, это было безошибочное решение, похитить ее и доставить на Гор. А еще я мстительно подумала, что сегодня вечером я могла бы выпороть Сьюзан, и она даже не стала бы сопротивляться. Она была рабыней. Достаточно приказать ей снять одежду и привязать ее к кольцу на стене, и можно пороть ее плетью. Это научило бы ее как быть красивее меня! Я вздрогнула, как наяву увидев эту картину, и выбросила подобные мысли из своей головы. Это же надо понапридумывать такую чушь! Это ведь не вина Сьюзан, что она родилась красивей меня, впрочем, как и не моя, что я объективно не могу быть, столь же красивой как она. Мне стало стыдно за мою враждебность, и за мою ревность. Но еще я отметила для себя, что красота Сьюзан не была результатом просто правильности черт ее лица и стройности и изящности фигуры, хотя, несомненно, они так же имели место. Ее красота была более интимной и глубинной, она была связана с ее психологическим и эмоциональным состоянием, разбуженным ее рабством, и проявлявшемся в ее мягкости и женственности. Мне даже стало интересно, а смогла бы я стать красивее, чем была, или даже смогла бы я когда-нибудь стать лучше тех женщин, о которых Майл из Аргентума упомянул как о во всем превосходящих меня. Я задавалась вопросом, смогла бы я однажды стать настолько красивой, что он бы задумался над вопросом, кого ему выбрать, меня или их. А еще лучше было бы стать красивее тех женщин, превзойти их! Но тут до меня дошло, что мои мысли завели меня куда-то не туда, и я со злостью выбросила их из головы. Куда, в конце концов, подевалась моя гордость и свобода!
— Позволь, наконец, нам увидеть, — не выдержал Лигурий, — что именно Клавдий послал нам!
— Конечно, — кивнул Майл из Аргентума, отрываясь от созерцания Сьюзан.
Он вручил свой шлем одному из мужчин, стоявших за ним. Большим ключом посол открыл замок самого большого ящика. Потом следующий поменьше, и затем один за другим все остальные.
Лигурий, я и прочие чиновники, нетерпеливо наклонились вперед, и даже мне нестерпимо захотелось хоть одним глазком взглянуть на содержимое этих ящиков.
— Ради достижения расположения Корцируса, с уважением и почтением к Корцирусу, Клавдий, Убар Аргентума, — продекламировал Майл из Аргентума, — посылает это!