Кейн [Рассказы]

— Я думаю, ты должна знать ответ.

Ситильвон знала, но она знала также, что, пока они беседуют, она остается живой. Она расправила складки платья на бедрах и хладнокровно посмотрела ему в лицо. Хотя она пренебрегала уходом за своим внешним видом, она знала, что черты ее лица хороши, а ее фигура волнует редких любовников, — а Кейн, в конце концов, всего лишь мужчина.

— Ты не обычный убийца, — призналась она ему, — иначе ты бы прикончил меня сзади.

— Меня заинтересовали твои выводы из этого эксперимента, — сказал Кейн. — Поначалу же меня забавляло чтение твоего дневника. Поистине увлекательно.

— Стоило догадаться, что убийца заинтересуется практическими, а то и теоретическими аспектами токсикологии, — Ситильвон улыбнулась, тихонько двигаясь в направлении буфета. — Можно мне выпить стакан вина?

— Было бы невежливо отказать тебе, — разрешил Кейн. — Особенно методичны записи, где ты устанавливаешь токсические характеристики для каждой дозы растения аконит. Сорок детей — восхитительно!

— Выпьешь стакан со мной? — предложила Ситильвон. — Эта лоза хранится в наших подвалах с тех пор, как награблена еще при жизни моего отца. Никто из нас не сумел ее распознать.

Она разлила в два прозрачных, как лед, бокала насыщенное темно-желтое вино, а затем передала один Кейну.

Кейн наблюдал за каждым ее движением. — Другой бокал, будь любезна, — сказал он, игнорируя тот, что она предложила.

Ситильвон пожала плечами и заменила бокал. — Как пожелаешь.

Она сделала добрый глоток из своего бокала, потом заметила, что Кейн, по-прежнему наблюдавший за ней, не спешит пробовать собственное вино.

— Я уверен, ты поймешь, если я еще раз поменяюсь с тобой бокалами, — Кейн улыбнулся, вручая Ситильвон свое вино и забирая ее собственное.

— При данных обстоятельствах, я могу понять твою осторожность, — Ситильвон ответила на его улыбку поверх своего бокала. Она пила жадно, и Кейн последовал ее примеру.

Ситильвон подавила вином смех. Вино в обоих стаканах было отравлено, ибо графин, из которого она налила, содержал дистиллят желтого мака в количестве, достаточном для убийства сотни человек. Ситильвон, чья страсть к этому редкому наркотику обусловила громадную устойчивость к воздействию, относилась к подпорченному ликеру как к приятному стаканчику на ночь, не более. Что же до Кейна, — его сон будет вечным.

Кейн осушил свой бокал. — Это один из сортов сладкого белого вина, которые, возможно, добывались в виноградниках в местах, где Южные Королевства граничат с Кросанте, — определил Кейн, — пока болезнь столетней давности, губительная для растений, не уничтожила тамошний виноград. Я мог бы точно назвать тебе виноградник и, может быть, конкретный год, не будь вино так обильно приправлено настойкой желтого мака.

Глаза Ситильвон широко раскрылись в страхе.

— Возбуждающее средство, которое я проглотил, пока ты нам наливала, — вполне достаточное противоядие, — ласково сказал Кейн. — В конце концов, у меня было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть твой дневник, — и кое-что выяснить насчет содержимого твоего серванта. Опиум желтого мака мне знаком.

Ситильвон осознала, что биение ее сердца стало слишком скорым, слишком прерывистым, даже с поправкой на страх. Ее грудь пронзила боль. — Когда ты поменялся со мной бокалами….

— На самом деле, он был в твоей чернильнице, — пояснил Кейн.

Все ее тело сотрясало в такт пульсу. Ситильвон схватилась за письменный стол, ноги ее стали вялыми. Руки Кейна протянулись к ней.

— Ситильвон, пошли со мной.

* * *

Пуриали обмакнул кисть из девичьих ресничек в нефритовую чашу с кровью младенца и дочертил последний астрологический символ во внутреннем круге пентаграммы за мгновение до последнего слабенького крика новорожденного. Каждое действие являлось в высшей степени сложным, но в то же время ставки были самыми высокими, а Пуриали знал, что его искусство слишком совершенно, чтобы ошибиться. Он подобрал свои одеяния мага поближе к костлявым коленям, — окажись какая-то линия в этот час стерта, случилась бы катастрофа, — и осторожно вышел из пентаграммы. Ее дальний круг касался порога двери башенной комнаты и занимал половину помещения. Держа единственную дверь на виду, Пуриали уселся за свой рабочий стол. В его пальцах находился кубик смолистого вещества, которым он создал внешний круг, а его рука висела в считанных дюймах от узкой щели, нарушавшей внешний круг. Казалось, его губы едва шевелятся, когда он тихо напевал на архаичном наречии монотонный мотив.

Ожидание тянулось дольше, чем предвкушал Пуриали, но вот, наконец, Кейн проскользнул в открытую дверь и вступил в круг пентаграммы. Пуриали хлестнул своим странным мелком и замкнул круг. Прервав стремительное движение, Кейн замер, наблюдая за колдуном.

Пуриали вежливо кивнул в знак приветствия. — Теперь уже, — учтиво сказал он, — справляться о здоровье моих братьев и сестры по отцу, вне всякого сомнения, было бы смешно.

— Ты действительно хочешь знать? — спросил Кейн.