— С какой легкостью ты бросаешься словом «судьба», Цирадис!
— Но разве ты явился к нам вопреки судьбе, предначертанной тебе еще на заре мира? Твои занятия торговлей и шпионажем — это всего лишь развлечения, призванные помочь тебе скоротать время, покуда не настанет твой звездный день.
— Весьма изысканный способ упрекнуть меня в том, что я вел себя как ребенок…
— Все мы дети, Хелдар.
Лениво взмахивая крыльями и виртуозно лавируя меж стволов, появился Белдин. Опустившись на землю, он принял человеческий облик.
— Что-то неладно? — спросил Белгарат.
— Все лучше, чем я предполагал. Это-то меня и беспокоит…
— Ты противоречишь сам себе.
— Отсутствие противоречий — признак недалекого ума. Зандрамас не может войти в Келль. Так?
— Ну, насколько нам известно, да.
— Значит, она должна следовать за нами к месту встречи. Так?
— Если не найдет иного способа разузнать, где находится это самое место.
— Именно это меня и волнует. Вздумай она проследить за нами, то начинила бы этот лес своими воинами и гролимами. Так?
— Полагаю, да.
— Так вот, никого здесь нет.
Белгарат нахмурился:
— Что у нее на уме?
— И я хотел бы это знать. Подозреваю, она готовит для нас сюрприз.
— Тогда гляди в оба. Я не хочу, чтобы она тащилась за нами незамеченной.
— Если бы она тащилась за нами, это, возможно, все бы упростило.
— Сомневаюсь. До сих пор нам приходилось весьма и весьма непросто, и я не думаю, чтобы в одночасье все вдруг переменилось.
— Тогда я лечу на разведку. — И горбун, обернувшись ястребом, взмыл в небо.
Они разбили лагерь недалеко от родника, бьющего из расщелины в замшелой скале. Белгарат был мрачен и явно не в духе, поэтому его все избегали, занимаясь уже ставшими столь привычными делами.
— Ты такая тихая нынче, — сказал Гарион, когда они с Сенедрой после ужина сидели у огня. — Что с тобой?
— Просто мне не хочется говорить,
Странная слабость, одолевавшая королеву, не проходила — к вечеру Сенедра даже несколько раз чуть было не заснула, сидя в седле.
— Ты выглядишь усталой, — заметил Гарион.
— Я на самом деле немного утомлена. Ведь мы уже столько времени странствуем. Думаю, я просто выдохлась.
— Тогда иди и ложись. Хорошенько выспись, а утром почувствуешь себя лучше.
Сенедра зевнула и протянула руки к Гариону.
— Отнеси меня.
Гарион изумился. Сенедра очень любила удивлять мужа — лицо у него делалось совершенно мальчишеским.
— Ты что, плохо себя чувствуешь? — спросил он.
— Я чувствую себя замечательно, Гарион. Просто у меня глаза закрываются, я хочу, чтобы меня убаюкали… Отнеси меня в палатку, уложи в постельку и укрой хорошенько.
— Ну, если ты хочешь…
Он встал, легко подхватил ее на руки и понес через весь лагерь к палатке.
— Гарион… — сонно пробормотала Сенедра, когда он заботливо укрывал ее одеялами.
— Что, милая?
— Пожалуйста, не ложись спать в кольчуге. В ней ты пахнешь, словно старая железная сковородка…
Той ночью Сенедра видела удивительные сны. Ей снились люди и города, о которых она не вспоминала вот уже многие годы. Ей явились легионеры, охраняющие отцовский дворец, затем она увидела Морина, отцовского камергера, спешащего по выложенному мрамором коридору. И вот она уже в Риве и ведет долгий и путаный разговор с сенешалем Брендом, а его светловолосая племянница Арелл сидит у окошка и прядет, причем ее отчего-то совершенно не беспокоит, что между лопаток у нее торчит рукоять кинжала. Сенедра вздрогнула и забормотала, однако не проснулась, и вот она видит уже новый сон.
На сей раз она в Реоне, что в восточной Драснии. Она привычным жестом выхватывает кинжал из-за пояса у Веллы, надракийской плясуньи, и столь же заученным движением вонзает его по рукоять в живот чернобородому Ульфгару, главе Медвежьего культа. Ульфгар в этот момент шутливо говорит с Белгаратом и не замечает удара Сенедры. Он даже не вздрагивает и тогда, когда она медленно поворачивает в ране лезвие…
И вот Сенедра снова в Риве. Они с Гарионом, нагие, сидят возле сверкающего лесного озерца, а над головами у них порхают тысячи ярких мотыльков.
В своем беспокойном сне она побывала в древнем городе Вал-Алорн, что в Череке, потом попала в Боктор на церемонию погребения короля Родара. И снова видела она поле битвы при Тул-Марду и лицо своего защитника — сына Бренда, Олбана.
Во сне, запутанном и сбивчивом, она без усилий перемещалась с места на место, легко скользя сквозь время, преодолевая огромные расстояния, стараясь что-то отыскать, хотя и не помнила, что именно потеряла…
Утром она пробудилась такой же вялой, какой чувствовала себя и накануне вечером. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом, и она зевала не переставая.
— Что с тобой? — спросил ее Гарион, когда они оделись. — Ты дурно спала?
— Да нет… Просто видела странные сны.
— Хочешь рассказать мне о них? Это лучший способ сладить с ними, чтобы они не мучили тебя долгими ночами.
— В них не было смысла, Гарион. Они просто мелькали — вот и все. Мне казалось, кто-то переносит меня с места на место. Похоже, у нее были на это свои причины…
— У нее? Так это была женщина?