Кельты анфас и в профиль

И «отыграть» это обратно, вернуть утраченное предыдущими поколениями, как показывают мои наблюдения и исследования коллег, очень сложно, если вообще возможно. Именно поэтому с таким трудом и скрипом приживаются попытки энтузиастов, возрождающих угасающий или уже утраченный язык. Не то чтобы все вокруг были против того, чтобы заново выучить родной язык, но то одно мешает, то другое, то третье. Как говорится в научной литературе, «см. выше»: в предыдущих главах об этом немало сказано. И очень часто те же бретонцы, корнцы и шотландцы начинают мечтать, мол, было бы у нас свое государство, приказали бы нам в обязательном порядке учить язык в школе, вот тогда бы уж мы точно заговорили. Но под самым носом у таких мечтателей Ирландия, где все это есть: и школьное обучение, и законы, защищающие язык, но каков при этом результат?

Вспоминаю, как в 1999 году вместе со старшей коллегой приехала в Ирландию. Первое, что мне бросилось в глаза в самом аэропорту и по дороге из аэропорта в Дублин, — двуязычные надписи. Причем сверху были ирландские, а внизу скромно располагались английские, набранные более крупным и, как правило, более удобочитаемым шрифтом. У несведущего человека могло сложиться впечатление, что по-ирландски говорят везде, ну, может быть, чуть хуже, чем по-английски. Ведь ирландский — второй государственный язык в стране, его в обязательном порядке изучают в школах.

Действительно, ирландский в Ирландии знают все, но говорят на нем немногие и далеко не везде. Живую ирландскую речь можно слышать только в Гэлтахте — районах, где еще говорят по-гэльски, да и там число говорящих на этом языке сокращается.

Когда мы с Татьяной Андреевной приехали в город Корк и сели в такси, чтобы попасть в университет, где должен был состояться конгресс, куда мы, собственно, и отправлялись, водитель начал разговаривать с нами о том и о сем. Мы мило беседовали, и, выяснив, кто мы и чем по жизни занимаемся, шофер, естественно, сказал:

— А я учил ирландский в школе.

В ответ Татьяна Андреевна обратилась к нему по-ирландски, и тогда водитель, нисколько не смущаясь, продолжил по-английски:

— Вот только после школы я никогда по-ирландски не разговаривал.

Следующей моей надеждой услышать ирландский язык вне стен университета была экскурсия по стране, в ходе которой нас обещали в обязательном порядке завезти туда, где до сих пор говорят по-ирландски. На полуострове Дингл мне довелось увидеть еще много замечательных вещей: например, остров, который напоминал спящего великана. Огромный бородатый мужчина чинно дремал посреди океана, сложив руки на большом животе. Там же я посидела на самом краю света, в том самом месте, где берег круто обрывается в море, за которым нет ничего, кроме горизонта. Но ирландской речи местных жителей я там не услышала: кругом были лишь море, солнце, скалы и коллеги.

После обеда, когда довольные ученые разбрелись кто куда, я стояла, вперившись взглядом в два чудных изумрудных холма, между которыми вдалеке белели чистенькие и симпатичные домики. Невдалеке мычали коровки и блеяли овечки — в общем, более идиллического пейзажа и нельзя было себе представить. И как это всегда бывает, когда оказываешься в таком приятном месте, в особенности после сытного обеда, думалось о том, как здесь, наверное, классно жить. В голове понеслись идиотские фантазии типа «А вот была бы здесь у меня дача…».

Тут ко мне подошел весьма приятный господин, один из организаторов конгресса Брендан О'Конхуир. Мое восхищение пейзажем, похоже, тронуло его.

— А ведь я сам из этих мест. Здесь родился и вырос.

— Здорово тут у вас.

— Летом-то здорово. А вот если бы вы приехали сюда в ноябре, вам бы вряд ли понравилось. Вообще сейчас удивительная погода, ветра почти нет. Обычно он дует чуть ли не круглый год, а зимой он такой сильный, что сбивает с ног, к тому же очень холодный. Представьте себе — море серое, небо прочти черное, постоянный ветер, холод, сырость. Поэтому здесь почти никто и не живет.

«А как же все эти дома?» — хотела было спросить я, но мой собеседник ответил раньше, чем я озвучила этот вопрос.

— Почти все дома, которые вы видите, — это дачи. Очень многие принадлежат иностранцам. Летом здесь много народу, а зимой почти никого. Местные уезжают, в основном молодежь, потому что работы здесь никакой нет, кроме сельского хозяйства. А этим много не заработаешь.

— Грустно все это, — сказала я. А про себя подумала: «Ну везде, везде одно и то же…»

— Еще бы не грустно, особенно если подумаешь, что это ведь один из немногих районов, где говорят по-гэльски. А молодежь уезжает в города, забывает язык.

— А вы сами с детства говорили по-гэльски?

— Да, конечно. — Похоже, мой вопрос даже удивил собеседника. — В семье только на нем и говорили.

— А с детьми вы на каком общаетесь?

— На гэльском, естественно.

«А вот это здорово, — отметила я про себя, — обычно все ратуют-ратуют за язык, а с детьми все равно по-английски общаются».

— Я считаю, что от английского они все равно никуда не денутся: вокруг все по-английски говорят, в школе его учат. Так что дома мы учим родной язык.