Кен

Она не успела. И теперь, никуда уже не спеша, открыла дверь. На пороге стояла взволнованная соседка: дама средних лет с прижатой к груди черной кожаной сумочкой. Лицо у дамы было раздраженным:

— Ксюша, что это такое? — Рукой в черной замшевой перчатке дама указывала на кровавый след: — Кто это все будет убирать?! Да что там у тебя?

Она шагнула в прихожую и почти споткнулась о тело бывшего мужа Ксении. Сумочкой прикрыла рот и взвизгнула:

— Мамочки! Да здесь же человека зарезали!

— Не надо так кричать, Татьяна Георгиевна, — попросила Ксения.

— Да как же это… Мамочки! Маньяк!

И соседка осела на пол. Потом, дав ей воды, Ксения позвонила следователю. Она уже никуда не спешила, да и он совершенно спокойно сказал:

— Что? Муромского зарезали? И где?

— Возле моей двери.

— Что ж… Вы только сразу не умирайте… Черри…

Она почему-то вспомнила Лидушу. Ее, Ксении, собственные дети так и останутся теперь в той жизни, которая могла бы быть у нее, если бы она поспешила. А вот Лидуша успела. Но она может этого так и не узнать. Надо ей сказать. Обо всем. И о счастье, и о прощении. Лидуша должна узнать, как ей все-таки повезло.

Очнувшаяся соседка устроила настоящую истерику. Смерть человека близкого и чужого воспринимается людьми совершенно по-разному! Ксении хотелось, чтобы он так и остался лежать в этой прихожей, а дама причитала, беспокоясь только о том, чтобы поскорее приехали и увезли мертвеца.

— Милиция, где милиция? — то и дело вскрикивала она.

— Да идите же вы отсюда, Татьяна Георгиевна! — не выдержала Ксения.

— Я могу идти? Да-да. Могу. Я не понимаю: я что, свидетель? Ксюша, так это ты его зарезала?! — ахнула женщина.

Ксения ничего не ответила, но поняла наконец, что он мертвый. И никуда не денется из этой прихожей. И не надо больше ловить его на слове, бояться, что он кого-то убил, выгораживать, вытряхивать пепельницы, двигать мебель. Она ошибалась.

— Первый, второй, третий, четвертый… — догадалась наконец она.

В дверь опять звонили, и Ксении пришлось открыть.

— Чем это здесь так пахнет? — принюхался следователь.

Из кухни по всей квартире и лестничной клетке плыл вкусный запах приправ, в которых тушилось сочное мясо.

— Духовка, — сказала Ксения. — Мясо, кажется, готово…

30: 15

Все время, пока в квартире находились посторонние люди, она сидела в гостиной, в уголке дивана, и не могла отделаться от мысли, показавшейся в первый момент абсурдной. «Должно быть, я сама этого хотела», — думала Ксения, глядя, как следователь, сидя за столом, пишет протокол. «Хотела, чтобы все было именно так. Не нарочно хотела, не явно, а где-то очень-очень глубоко в себе. Там, откуда даже мысли не допускается в сознание. Ведь как у Луны есть обратная сторона, так у человека есть запретная зона, которую он и сам в себе не до конца исследовал. И из этой темной зоны берется то темное, что самому противно, но тем не менее оно проникает в сознание и действует, словно яд. Только убивает медленно, начиная не с тебя, а с твоих близких…»

… — Итак, вы говорите, что сначала к вам пришел Звягин.

— Да.

— И угрожал пистолетом.

— Он не угрожал. Он просто показал, что купил его.

— Зачем?

— Я не знаю. Ему кто-то позвонил. Сказал, видимо, что это его собираются убить.

— Кто? Ваш муж? — выпрямился в кресле следователь.

— Бывший. Бывший муж, — поправила его Ксения и только теперь поняла, что это правда. Теперь уже и на самом деле — бывший.

— Вы хорошо держитесь. — Он очень внимательно на Ксению посмотрел.

Она разозлилась:

— По-вашему, я должна в истерике биться? И что же мне делать — кричать? Нет такого крика… и слов таких нет. Чтобы вернуть… вернуться.

— Скажите, вы улики уничтожали, чтобы Муромского не заподозрили, да?

— Он очень хотел освободиться. А человек, который ищет свободы, он на все способен. Способы ему уже безразличны.

— От чего же он так хотел освободиться?

— От Жени.

— Они ж давно расстались.

— А вы? Вы ничего в себе не сохранили от первых двух жен?

Он усмехнулся:

— Привычку бояться. Каждый день прихожу домой и боюсь, что в квартире больше нет женских вещей. Если человек становится вдруг подозрительным, он начинает подозревать всех и во всем. Я перестал доверять своей жене. Все эти любови, любовники, приторные красавцы… Меня же все время нет дома! Что она делает, а? Я тебя, Черри, спрашиваю: что она делает?

— Но… Она разве не работает?

— Работает. Парикмахершей в мужском салоне. Каждый день стрижет эти головы. Блондины, брюнеты, рыжие…

— Борис Витальевич!

— Блондины, брюнеты, рыжие… — обреченно повторил он.

— Но теперь же все ясно, да? Их же только двое осталось.

— Да. На выбор: убийство из-за денег или из ревности.

— Из какой ревности?

— Из какой? Вы у меня спрашиваете?!

— Но Звягин…

— Был он в тот день на стадионе. Я в этом уверен. Оба были. И один знает про другого, что он убил. Только кто про кого?

— Звягин — бандит, — уверенно сказала Ксения.