— О! Как я рад вас видеть, товарищ министр. Вы мне очень нужны. Прямо-таки необходимы. У меня очень много вопросов к вам, и все они касаются вчерашнего митинга на Финском вокзале. Что печатать в свежем номере? Я имею в виду то, что произошло вчера вечером. Я специально оставил под эту статью целую колонку.
— Что писать? Пишите правду, как всё было, и не надо жалеть ни министерство внутренних дел, ни меня лично, — браво усмехнулся Керенский.
— Но…
— Пишите правду, это в моих интересах. Напали бандиты, милиция не справилась. Что тут поделать. Всё, как есть. Сурово, но по-другому нельзя.
— Да? Что же, если вы не против, то тогда… Хорошо, Александр Фёдорович, я вас понял.
— Замечательно! Тогда, до свидания! У меня очень много дел, очень много.
И Керенский, быстро пожав руку Михаилу Меньшикову, вышел из типографии и, сев в поджидавший автомобиль, помчался по следующему адресу, в типографию Борозенко. Там его никто не ждал, а сам Апоксин отсутствовал. Обнаружив этот факт, Керенский разбушевался, требуя от типографских рабочих и самого владельца типографии немедленно его найти.
Спустя тридцать минут томительного ожидания, наконец, примчался несчастный Модест, который так быстро успел добраться на трамвае от своего дома только потому, что к нему был отправлен мальчишка из ресторана, ближайшего к дому Апоксина, где оказался телефон.
— Ваше, ваше, высокобл…
— Чегооо?
— Товарищ, товарищ министр, что случилось?
— Почему вы не на работе? Материал газеты готов?
— Какккой, какккой материал?
— Каккой, коккой, — вне себя передразнил его Керенский. — Что вы кудахтаете, как курица… или как петух, — добавил он с гадкой усмешкой. — Где материал о вчерашнем митинге и беспорядках на нём? Где данные об убитых и раненых в вашем листке?
— Яяяаа не знал, — заблеял в ответ Модест.
— Не знал? — леденея от гнева, прошипел, словно кот, Керенский. — Не знааал он оказывается, — ещё более мерзко протянул Керенский и, прищурив глаза, яростно взглянул на газетчика.
Апоксин ощутимо задрожал от страха.
— Это кто тут у нас получается репортёр и редактор? Я или всё же вы? — продолжал негодовать Керенский.
— Простите! — упал на колени Модест, — Ради Бога, простите!
Керенский еле удержался от желания пнуть данного субъекта. А хотелось очень сильно.
— Аааа! Апоксин, вашу мать в церковь послать! Вы позволяете себе не ходить на работу! И это после всего того, что я для вас сделал? Яаааа! Поднял вас на ноги, вручил газету, дал кучу денег. И всё это только ради того, чтобы услышать жалкое «простите»…
— Я, я, я…
— Вы, вы, вы — уже вовсю орал на Модеста Керенский. — По миру пущу, сделаю ваших детей сиротами, сгною в тюрьме. Расстреляю, как сукина кота!
— Аааа!
Привлечённый дикими криками, в кабинет заглянул типографский рабочий. Увидев разъярённого Керенского, он предпочел поспешно закрыть дверь и бесследно исчезнуть.
Не обращая ни на кого внимания, Апоксин рефлекторно сделал попытку обнять ноги благодетеля, пышущего яростью и злостью. Но Керенский не позволил ему это сделать.
— Марш работать. Сука! К вечеру каждый мальчишка должен бегать по городу, размахивая вашим поганым листком. В нём вы укажете и распишете в самых густых красках бессилие милиции, а вскользь упомянете большевика Ленина, из-за которого и произошёл весь сыр-бор. Можете рисовать в нём карикатуры, можете лить слёзы, можете писать пасквили, стихи, орать матом, всё что хотите, но листок просто должен сочиться возмущением. Вам ясно?
— Ясно, благодетель, ясно! — часто закивал Апоксин и тут же расплакался, по-прежнему стоя на коленях перед Керенским.
— Ну, раз ясно, то всё, адью, сеньор! — и Керенский, не теряя ни секунды, выбежал из типографии, уж не видя, как вскочивший на ноги и перепуганный до смерти Апоксин развил бурную деятельность. Но Керенскому было не до него.
В управлении жандармерии его давно ждали. На фасаде здания красовалась новая вывеска, четко выписанная крупными чёрными буквами: «Бюро особых поручений». Усатый унтер, стоявший на входе и вооружённый практически до зубов, окинув министра узнающим взглядом, посторонился и отдал честь.
Керенский, быстро пройдя в фойе, краем глаза зацепил два пулемётных расчёта с самым серьёзным видом находящихся на оборудованных для этого местах возле окон. Про себя Алекс порадовался, что люди усвоили прошлые ошибки и не допустят новых.
Керенского терпеливо ожидали в зале совещаний, тихо переговариваясь между собой. Войдя в огромный кабинет, Керенский сразу занял свое место, усевшись во главе прямоугольного стола. Климович поочерёдно представил ему всех собравшихся.
— Так, господа-товарищи, — обведя взглядом всех присутствующих за столом, произнёс Керенский. — Вот и наступили для нас весьма напряжённые времена. Милиция в очередной раз оказалась бессильна, и теперь нам предстоит создать штаб спасения Родины и империи, уж простите за пафос.