Кесарево сечение

– Звонил. Иди спи.

– Я думал, мне приснилось. Что случилось?

– Ничего. Все идет как по маслу. Ты проснулся? Слушай меня внимательно. Иди, ложись, и спи. И больше мне не звони. Это приказ, ты понял?

"Вряд ли", – сочувственно подумал я. И чисто рефлекторно отметил, что чувство сострадания мне не чуждо.

Гиря отключил видеофон и буркнул:

– Вот тебе яркий пример. Завтра он проснется, и будет соображать, наяву я ему звонил, или во сне. Так что все это мы проделали не зря. Звонки зафиксированы, свидетели в наличии…

– Я не думал, что вы поймете меня буквально, – сказал я. – И звонок и свидетели уже были. Вы ведь меня вызвали.

– Верно… Тупею! – пожаловался он. – Заполитиковался. За-по-ли-ти-ко-вал-ся, – повторил Гиря по слогам, стукнул ладонью по столу и опять уставился в окно.

Я тоже начал смотреть в окно. Ничего там не было. Ночь.

– Так. Все, – буркнул он, спустя какое-то время. И неожиданно улыбнулся. – В конце концов, ничего страшного не случилось – все мы живы и здоровы. Можно политиковать дальше. Тебя интересуют подробности?

– Вообще-то да, потому что…

– Тогда слушай, – перебил он. – Мы тут с Сюняевым засиделись в архиве – обсуждали кое-что, спорили… Потом навек рассорились, и он исчез. А я почему-то остался. Пришел сюда, сел, сижу. Думаю. Часов в девять до меня доходит, что вот это дреньканье, которое меня раздражает – вызов. Подключаюсь. И вижу на экране физиономию того самого Бодуна, который уже три с половиной месяца как покойник. Ну, то, что он никакой не покойник, я вычислил еще позавчера, когда его фото сличал с результатами экспертизы. И вот этот Бодун, вежливо сообщает, что звонил мне два раза домой, но никто не ответил. Тогда он решился – так и сказал: "решился" – побеспокоить меня по рабочему номеру. Я ответил в том смысле, что его решение было абсолютно правильным – я здесь. Он ухмыльнулся еще вежливее, и сказал, что хотел бы встретиться со мной, я цитирую: "как только возможно скорее, а лучше прямо сейчас". Представляешь, рыжий, да еще и нахал! Я решил, как бы это сказать.., сбить с него спесь. Хочет сейчас – пусть приходит сюда. Мне будет приятно встретиться с покойным в моем служебном кабинете. Он осведомился, удобно ли это, не помешает ли он, и нет ли у меня каких-либо более срочных дел. Я заверил, что все в полном порядке. Он сказал, что будет через полчаса.

Сижу, жду. Заходит здоровенный рыжий молодец типа "кудри вьются у лица – люблю Ваню молодца". С порога изображает на роже смущение и вежливо озирается по сторонам. Показываю на стул, берет, двигает к столу, снимает с плеча сумку, вешает на спинку, садится. Очень рад, говорит, Петр Янович, с вами лично познакомиться. И вежливо умолкает. Я сообщаю, что тоже испытываю некоторый душевный подъем в его присутствии, и плотно закрываю рот. Тогда он, видя что я не проявляю никакого желания выяснять, зачем он явился, ни говоря ни слова, расстегивает молнию на сумке, достает оттуда серый такой кирпич и ставит его мне на стол. Сверху из кирпича торчат трубочки, а на конце – пипочки.

"Петр Янович, – говорит он, – давайте, если возможно, обойдемся без преамбул и околичностей. Вы, безусловно, в курсе, что это такое. Аналогичный прибор использовался для ментоскопирования Шатилова и Сомова. Я предлагаю вам пройти ту же процедуру".

И вот, Глеб, я сижу и пялюсь на этот кирпич. И лихорадочно соображаю, как же мне поступить. Случай – не первый. Кирпич – непонятный. Детина – здоровый. Что делать? Сам я у него этот кирпич отобрать не могу, а никого под рукой нет. Ну, а если бы кто и был – что дальше-то? Допустим, пошлю я его на три буквы, он уйдет, я подниму оперативников, молодца скрутят, кирпич отнимут. Я не говорю о том, что это абсолютно противозаконно. Но что я буду делать с этим молодцем – пытать? А, главное, что буду делать с кирпичом? Если он изготовлен здесь – а это весьма маловероятно – то какие у меня основания им вообще заниматься? А если не здесь, а там, – Гиря ткнул пальцем в потолок и возвел очи горе, – то какие шансы разобраться в том, как он устроен? Ну, пусть даже так – разобрались. Скажи, Глеб, кому-нибудь на Земле этот кирпич нужен? Вон, Калуца всю жизнь пластался, изучал подкорку – и что? Никому особенно это не понадобилось. А для меня важно не то, КАК этот кирпич сделан и ЧТО он делает, а то, ДЛЯ ЧЕГО нужно то, что он делает. Но наличие этого кирпича никак не прольет свет на эту проблему. И будем мы на него таращиться, ковыряться в его кишочках, если они имеются, или, наоборот, удивляться тому, что никаких кишочков нет. И что? Нам полегчает?.. Меня интересует, что ты лично думаешь по этому поводу?

– Петр Янович, давайте мои мнения оставим на потом. Что мы сейчас философские проблемы будем решать – в четвертом-то часу ночи?

– А когда мы их будем решать?

– Как и положено, утром, на свежую голову. Сначала дайте информацию.