Кэш

— Этот тон должен исчезнуть, — небрежно сказал он, направляясь к центру комнаты. — Женщины не должны так разговаривать.

— Не нравится слушать мою речь, тогда, возможно, тебе не стоило меня похищать.

— Ты моя жена, — сказал он, закатывая глаза и протягивая руку к чему-то в центре пола, что-то, что я пропустила раньше, буквально единственное во всем пространстве, что было неуместно: подковообразный металлический крюк, прикрепленный к цементному полу с очень длинной, очень тяжелой на вид цепью с манжетой для лодыжки.

Ох, мать твою.

— Я развелась с тобой десять лет назад, Дамиан, — напомнила я ему. Это был день, который я отмечала в одиночестве каждый год, съедая тонну мороженого с печеньем и отправляясь на стрельбище, как и в тот день, когда я наконец освободилась от него.

— Я никогда не соглашусь с этим.

Это было правдой. Он никогда не делал этого. Но, с другой стороны, это действительно не имело значения. Оспариваемые разводы разрешались постоянно. Независимо от того, чего хочет ваш супруг, Вы имеете право пристрелить его жалкую задницу. — И тем не менее, я по-прежнему не принадлежу тебе.

Его взгляд опустился, он ненавидел быть неправым, ненавидел, когда трогали его собственность. — Ты принадлежала мне с той самой секунды, как я впервые вошел в твою киску, — прорычал он, подходя ко мне и отталкивая меня назад, так что я упала на ступеньки, проклиная, когда край одной из них попал мне в поясницу, и заставляя наручник впиться в кожу моего запястья, когда он дернул. Он набросился на меня прежде, чем я успела дернуть ногой, схватил за лодыжку и защелкнул манжету. От тяжести моя нога тут же упала на ступеньку. — И у меня есть все время в мире, чтобы напомнить тебе об этом снова, — сказал он, опускаясь на колени рядом со мной, хватая меня за подбородок и заставляя его поднять. — Это не будет приятным процессом для тебя.

— Может быть что-то новенькое? С той секунды, как я взяла твое кольцо, ты не принес мне ничего, кроме гребаных страданий, бесполезный кусок дерьма.

Он цокнул языком, отпуская мой подбородок, но только для того, чтобы поднять руку и ударить меня по лицу. Он встал, освободив мое запястье от наручника, а затем поднялся по ступенькам. — О, и не питай никаких надежд на побег. Эта цепь позволит тебе подняться на треть по лестнице, и ты ни за что не пролезешь в окно, даже с тем весом, который потеряла. Ты пробудешь здесь очень долго, Уиллс.

Дверь на лестничной площадке захлопнулась, и я поднялась, морщась от боли в спине, пытаясь прогнать слезы, которые жгли мне глаза. Я могла делать много чего: визжать, кричать, драться, плеваться огнем. Но я ни при каких обстоятельствах не стану больше тратить на него слезы.

Я огляделась вокруг, делая глубокие вдохи, чтобы успокоить истерическое беспокойство, нарастающее внутри. Потому что, как я заметила, оглядываясь вокруг, он был прав — бежать было некуда. У меня не было никакой возможности уйти. Моя единственная надежда была на спасение, и учитывая, что я не смогла выяснить, что магазин принадлежит Дамиану, никто другой тоже не сможет.

Внезапно я вспомнила, как однажды днем, когда Дамиан был на работе, отец зашел ко мне домой. Прошла неделя с тех пор, как он бил меня в последний раз, но эмоциональное воздействие этого удара длилось дольше, чем синяки, и вид моего отца, человека, который держал меня в своей собственной тюрьме всю мою жизнь, почему-то казался шансом на спасение.

— Папа... он бьет меня, — сказала я дрожащим голосом, и его голова резко повернулась ко мне, широко раскрыв глаза.

— Что?

— Он... бьет меня. Своими руками. Ремнем...

Это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я помнила, что он выглядел пораженным. Его взгляд быстро опустился на пол, уставившись на свои ботинки.

— Почему?

—Потому что он считает, что меня нужно наказать.

— Для чего?

Именно в этот момент я почувствовала, что надежда умирает. Я закрыла глаза и покачала головой. — Любая мелочь, — призналась я, хотя знала, что это бессмысленно; он не собирался спасать меня.

— Не могу сказать, что это не его дело. Он же твой муж. Твое поведение — это его отражение. Он должен найти способы убедиться, что ты остаешься в строю. Как твоему отцу, мне не нравится это слышать. Но ты уже не маленькая девочка. Ты замужняя женщина, и это твоя работа — следовать правилам своего мужа и иметь дело с последствиями их нарушений.

— Хорошо.

Я больше никогда не просила о помощи. Даже Шерифа, который поднял бровь, увидев синяки на моих запястьях, когда мы стояли в очереди к кассе продуктового магазина. Даже когда потом он поймал мой взгляд и спросил, все ли со мной в порядке. В тот момент во мне просто не осталось ни духа, ни борьбы.

Это было бессмысленно, безнадежно.