Кетополис: Киты и броненосцы

Китовый скелет трясся в лихорадке. Вибрация нарастала. Фласк слышал, как бьются друг о друга пластины китового уса – тук, тук, ту-тук. Сыпалась пыль вперемежку с синими искрами.

В следующее мгновение кит вздрогнул, словно от чудовищного удара. Протяжный треск заглушил прочие звуки. Окутанный сиянием разрядов, череп горбача плавно, как снеговая глыба, стронулся с места, отломился в районе шейных позвонков. На долгое мгновение череп завис, затем рухнул вниз.

Полет его был медленным и величественным.

Фласк невольно пригнулся. Мелькнуло искаженное лицо Крокуса… А потом весь мир превратился в грохот. Брызнули осколки – словно расколотили огромную гипсовую вазу. В лицо ударило белым удушливым облаком. Певец ослеп.

4. Картина разгрома

Стеллаж с банками – они сдвинуты, капает бесцветная жидкость; одна колба опрокинута, спирт вытек, черная, похожая на осьминога, тварь лежит в лужице. Щупальца безжизненно распластались по выгнутому стеклу.

Откуда-то издалека доносится колокольный звон. С крыши музея вспархивают черные птицы – спеша спрятаться в темно-сером небе с редкими просветами. Кетополис простирается до самого горизонта. Словно жирные опорные точки – купол Кафедрального собора и купол Оперы. А между ними громоздятся черепичные крыши; что они, что небо – все едино. Над трубами вьются тонкие дымные росчерки. Холодно.

Фласк осторожно открыл глаза. В носу и в горле нестерпимо свербело. Певец чихнул, потом закашлялся, затем снова принялся чихать. Все – лицо, одежда, руки – было покрыто белой пылью. Занервничав, Фласк попытался отряхнуться и тут же вновь оказался в белом облаке. Глаза слезились, отчетливо пахло сухой известью.

Первое, что Фласк увидел, когда пыль осела, был осколок китовой кости. Рядом лежали огромные куски чего-то, подозрительно похожего на мел. Певец взглянул направо, налево; лицо его с каждой секундой становилось все выразительнее.

Он заметил лаковые ботинки – в белой пыли, но видно, что дорогие. Справедливо рассудив, что к ботинкам должны прилагаться ноги, Фласк поднял взгляд.

Ноги обнаружились вместе с хозяином. Фласк даже не предполагал, что когда-нибудь увидит Крокуса в таком виде. Но порой жизнь преподносит сюрпризы.

Негр лежал, свернувшись, как младенец в утробе, и, похоже, спал. Пыль осела на лице Крокуса, четко разделив его на две половинки – темную и светлую. В чем-то даже забавное зрелище – словно убийца решил сменить цвет кожи. Одна рука была откинута в сторону – поодаль от нее лежал дикарский нож по имени Мавр. Красный божок скалился с рукояти.

Терзаемый нехорошими предчувствиями, Фласк посмотрел вверх.

Остов горбача по-прежнему раскачивался на тросах, ребра походили на сведенные в судороге пальцы. Вот только головы у кита теперь не было. Вместо нее – лишь обрывки проволоки с обломками желтой старой кости.

И никаких молний, что характерно.

Глаз кальмара с высоты холодного зала смотрит на разгром с недоумением и злобой.

5. Роковые последствия

Засунув руки в карманы, Планкет метался по залу. В стеклах очков мелькали кости, стеллажи, шестеренки, оперение какаду и снова кости. С той же скоростью в голове пролетали мысли – Планкет не мог сосредоточиться ни на одной. Фласк с беспокойством наблюдал за терзаниями компаньона.

Механик остановился над одним крупным обломком. На первый взгляд то была старая, вываренная до белизны китовая кость. На второй… Планкет ковырнул обломок носком башмака и уставился на испачканную обувь.

– Крашеный гипс, – сказал он, сам себе не веря. – В музее была фальшивка?

Фласку показалось, что механик вот-вот расплачется.

– Друг мой, ну зачем же так расстраиваться?

Планкет резко повернулся.

– Ты видел?

– Ээ… что видел?

– Молнии.

– А! Ну да, – Фласк был не до конца уверен, что видел. Все-таки он, как человек искусства, наделенный воображением и мистическим чувством, мог их просто вообразить.

А вот упавший череп – другое дело. От знаменитого баса Шаляпина, по слухам, раскалываются стаканы и бьется хрусталь. Но что это по сравнению с невероятной мощью голоса Сайруса Фласка? Певец вспомнил момент, когда на него снизошло вдохновение. Это было прекрасно.

– Кажется, от моего голоса скелет раскололся, – скромно предположил Фласк.

Механик совсем не выглядел потрясенным. Фласк обиженно надул губы.

– Чтоб мне провалиться! – сказал Планкет, снимая очки. Глаза были покрасневшие и усталые. – Вполне возможно, что ты прав, Сайрус. Никогда такого не слышал. Ты ревел, как кашалот на мели. Я чуть не оглох.

Лицо певца вытянулось.

– Опять тебя на кашалотов потянуло, – мрачно заметил Фласк.

Нет, все же истинному таланту сложно пробиться в наше время. Пускай он не всегда попадает в такт, но – голос-то! Голос! Неужели великолепный, насыщенный тембр и соль первой октавы так трудно заметить?

Механик наклонился, поднял с пола нечто перекрученное, как клубок перекати-поля.

– Проволочный каркас, – сказал Планкет. – Вот оно что. Статическое электричество? Мне нужны карандаш и бумага…