Кетополис: Киты и броненосцы

Фласк же сник, сдулся, точно воздушный шар.

– А ведь он прав, друг мой, – он посмотрел на механика, но тут же отвел взгляд, словно опасаясь, что молнии из глаз компаньона испепелят его на месте.

– Уж лучше бы мы взяли надувного кита! – крикнул Планкет.

Он в сердцах пнул стену бассейна и изменился в лице. Фласк, всю жизнь придерживавшийся правила, что не стоит пинать кирпичи, сочувственно улыбнулся.

– Ничего не изменишь, друг мой, – сказал певец. Он положил руку на плечо Планкета, но механик отдернулся, как от ядовитой змеи. – Другого черепа у нас нет, а в карманах уже гуляет ветер…

– Он у тебя гулял там с самого начала, – буркнул Планкет.

В одном певец прав – другого черепа им уже не добыть.

Значит, придется выкручиваться с этим и молиться, чтобы столь явный подлог не заметили сразу. В чем-то череп кашалота даже лучше – кита из музея, по легенде, убил сам Канцлер. Так пусть все увидят, что убил он кашалота, истинного левиафана, а не какого-то жалкого горбача. Главное, убедительно объяснить это сначала директору музея, а потом – тайной жандармерии…

Все это время Фокси с загадочным видом ковырялся мизинцем в зубах. Над Стаббовыми пристанями пронесся холодный ветер, принеся с собой далекие щелчки ружейной пальбы. Планкет невольно поежился.

– Ну все, мне пора, – Фокси крутанулся на пятках и направился к выходу.

– Господин Лампиер! – крикнул Фласк. – Размеры нашей благодарности…

– Семнадцать крон и всякого барахла, – махнул рукой шкип. – Так себе благодарность.

Планкет задумчиво смотрел на череп.

– Есть кое-что, о чем мы совершенно не подумали, – сказал механик.

– О чем же, друг мой?

– Как мы дотащим череп до Музея? Через полгорода?

Фласк задумался. В тусклом свете за его спиной растворялась жилистая фигура старого моряка.

– Господин Лампиер! Господин Лампиер, подождите! – закричал Фласк, бросаясь вдогонку.

Голос отразился эхом, пошел по нарастающей… Ангар зловеще загудел, завибрировал, в углах зашевелились потревоженные тени. Планкет вдруг понял, что боится повернуться к бассейну, где упокоился морской гигант.

Кит был еще жив. Планкет чувствовал это шеей, лопатками, мышцами спины. Стеклянный глаз наблюдал со дна за дерзкими двуногими, посмевшими разбудить чудовище после стольких лет тишины и безмолвия.

Вдалеке, за кругом света, звучали голоса, искаженные эхом, – Планкет не смог бы разобрать ни слова, даже если бы захотел. Мягкий рокот Сайруса и резкий, сварливый тембр Фокси сливались в неразборчивое целое. Но для Планкета все звуки заглушил негромкий, затухающий треск разрядов. И видел механик лишь синие электрические отблески на дужках очков. Он осторожно сделал несколько шагов от края бассейна.

Фласк вернулся, чем-то очень довольный; принес отвертку. Старого моряка с ним не было. Вдали мелькнул и исчез огонек трубки.

Компаньоны остались наедине с останками могучего левиафана.

18. Всеобщее равенство и братство

Сайрус Фласк был убежден: есть некий секрет, тайна, узнав которую он начнет великолепно играть и блистательно петь, чувствуя себя на сцене как рыба в воде, а не отвратительно деревянным, как обычно. Только вот секрет никак ему не давался. Кого бы певец ни спрашивал – или хранили молчание, или отрицали сам факт существования потаенных знаний. Был этот заговор направлен лично против Сайруса Фласка или же имел всеобщий характер – певец не знал. Но и отказываться от поиска истины не собирался.

Возможно, все изменит приезд знаменитого Шаляпина, про которого даже хористы – самая безжалостная и придирчивая публика, неудачники, которые неистово завидуют тем, кто на сцене, – говорили с придыханием: «Великий артист! Великий!» Это что-то да значило. Этот человек наверняка знает секрет…

Что-то громко булькнуло. Фласк оглянулся на компаньона.

Чертыхаясь, Планкет закатал рукава и полез в темную жижу. Он долго шарил рукой в жидкой грязи, брезгливо морщась, пока, наконец, не выудил отвертку. Однако брезгливое выражение не сошло с его лица. Механик ползал по черепу, обстукивая кость и металл, но, похоже, не представлял, с какого конца браться за работу.

…Шаляпин, наверное, провалится в Кетополисе, очень жаль. Потому что отказался выполнить условия господина Шульца. Фласк вздохнул. Если артист не платит людям Гибкого Шульца, его ждет неминуемый провал. Его освистают. Его закидают тухлой рыбой. Его высмеют. Настоящий талант должен не только поразить зрителей силой вдохновения, он должен заплатить, чтобы спокойно выйти на сцену. Что может быть позорнее «платы за аплодисменты»? Но куда деваться? Певец, знакомый с миром кулис не понаслышке, покачал головой. Господин Шаляпин – герой! Он единственный осмелился бросить вызов людям в желтых перчатках. Его останавливают на улицах, он популярен, ему кланяются незнакомые люди. Местные актеры снимают перед ним шляпы. Дамы в восхищении! Русский великан не терпит лжи – Шаляпин пришел в ярость, когда услышал, чего от него хотят клакеры. «Я за свой успех никому никогда не платил и платить не собираюсь!» – буйствовал артист.