Читаем Кетополис: Киты и броненосцы полностью

Нашел покой в стеклянной призмеДесятирукий царь глубин.Он там сидит совсем одинИ поглощает формалин.А посетители глазеютИ тычут пальцами в него,Мол, посмотрите, каковоЧудовище!А он краснеетИ прячет злобные глаза.В своем бессилье он прекрасен,Как шторм, когда гремит гроза,Играют волны с ветром властным.
Он помнит, как из толщи водСмотрел на буйство и гордился,Что океан – его феод,А ныне – формалином спился.О, одиночества кошмар!О, несвобода заточенья!Он помнит, что еще кальмар,Но все же близится забвенье.И вот он спит. И видит сныО том, как темными ночамиИз мрачных вод, из глубиныОн возвращается к началу,Когда бездарные киты,Что тоже мнят себя царями
И любят говорить на «ты»,Хотят повелевать морями.Поднимется кальмарий родИ силою своей ударит,И сам Кальмар откроет ротИ поглотит безумных тварей.Но вот беда – он одинок.Сидит в своей стеклянной банкеИ ждет, когда наступит срок,Воспрянут водяные замкиИ опадающей струейОбрушатся на злую сушу,И он отправится домой,
Свой плен стремительно разрушив.Но тщетны монстровы мечты,Мы не затем ныряли в воду,Чтоб ничего из той водыНе вытащить для несвободы.И нам безумно повезло,Что от прихваченного джинаКальмара быстро развезло,Его добыли из пучины.Так пусть себе сидит один,Чтоб мы ему с научной цельюДавали только формалинИ не кормили его сельдью.И бросит глупые мечты
О бунте и освобожденье,А в море гордые китыПоют. Ведь их прекрасно пенье!

Песни китов: история художника

Бумага была отвратительного качества: изжелта-серая, с грубыми волокнами, за которые все время цеплялось перо, смазывая рисунок.

Она даже горела плохо.

Конрад глядел, как обугливаются, медленно сдаваясь огню, листы: там, где ее лизало пламя, бумага неохотно желтела, потом становилась коричневой, проседала под напором жара, огненные кольца медленно наползали на росчерки белого и черного, оставляя за собой только черное – поле, с которого собрали урожай. Именно «поле», а не «ничто»: грубая подкладка рисунка никуда не девалась, представая в первозданной своей наготе. Даже более: в черноте обуглившейся бумаги угадывалась своя структура, словно рисунок перетекал в огне в некое иное состояние, выворачивался наизнанку.

Наверное, уходил в свой бумажный рай.

Отчего-то повелось, что рай открывается только за огненными вратами. Закон. Непреложный закон небытия.

Конрад встал и подошел к окну.

Комната, которую он снимал у госпожи Раучек (сухие поджатые губы, чопорная посадка головы и неожиданно живые зеленые глаза), находилась на самом верху башни: круглая и куполообразная, она должна была продуваться всеми ветрами с моря и с суши, быть выстывшей, словно склеп. Однако же по странной прихоти инженерной мысли строителей башни, именно эта комната становилась в холодный сезон средоточием восходящих потоков горячего воздуха подвальных этажей. Конечно, они успевали остыть, однако ж все равно оставались достаточно теплыми для того, чтобы даже зимой здесь можно было работать, не согревая поминутно пальцы.

Та же инженерная мысль помогала превращать комнату в пору летней жары в место, вполне пристойное для жизни, а не выживания.

Платить же за такой подарок судьбы приходилось всего лишь тридцать крон в месяц.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже