Кеворка-небожитель

Аленька и Наташа стояли как вкопанные. Они запомнили Кеворку — неприступного и таинственного хозяина риотрона, совсем для них чужого и чуждого. Этот же, распластанный на полу у огня, являл собой жалкое зрелище: он стонал и хриплым голосом призывал своего отца, пастуха Кинду, просил у него прощения, и теперь он снова стал им близок и понятен, но это было сейчас странное для них чувство, и оно их испугало.

И могучий пастух Кинда, предводитель кеоркийских воинов, вошел в пещеру во главе веселящейся толпы. Он был беспросветно черный.

Кеворка быстро вскочил и распрямился перед ним во весь рост, и отец смог рассмотреть сына.

— Что-то не узнать мне тебя, сын мой, — сурово сказал Кинда и сделал шаг назад, чтобы получше разглядеть Кеворку при свете пещерного огня.

Кеворка попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Отец, за мной погоня! Коричневый дзынь и Раплет мчатся, чтобы растерзать меня — спрячь, отец, спаси!

Кинда стоял у огня, широко расставив могучие ноги, и потирал над огнем руки, сразу озябшие. Гришкины дети между тем уже тысячу раз успели пробежать у него под ногами, а пастух все не двигался и молчал.

— Убереги меня, отец!

Никто не смел прервать затянувшегося молчания Кинды.

До Кеоркии уже дошел страшный слух, что Кеворка — преступник, нарушивший заповедь разведчика. Кеоркийцы могли иногда позволить себе некоторые вольности, но никто еще не заходил так далеко, чтобы вмешиваться в дела Светил. И потому Кеворка не вызывал у них сейчас ни жалости, ни сочувствия, кроме того, они хорошо знали, что такое коричневый Дзынь да еще в компании с Раплетом. Редко кому удавалось после их совместного набега ускользнуть и не стать бормотухой. Потому-то были сейчас серьезны смешливые.

— Кев, сын мой, — наконец, прервал Кинда свое молчание, — я гордился тобой, когда ты впервые запел наши песни. Я гордился тобой, когда тебя зачислили в ученики к Наку Пакуа. Я гордился тобой, когда ты, мой сын, удостоился чести быть разведчиком. Я гордился тобой, когда ты в первый раз отправился в свой первый полет. Я всегда тобой гордился и встречал тебя таким праздником, что начинала прыгать от радости сама Таху… А твоя статуя, которую мы вылепили — потому что тосковали по тебе? Неужели какие-то несусветные образцы для тебя дороже народа твоего, отца твоего и всего нашего Альдебарана?! Вот они здесь, взгляни на них — на странных странников из неведомых нам миров… и ответь нам!

Кеворка обернулся — его радостный крик пошел гулять по пещере:

— Ребятааа…… выыы…

— Взгляни, с каким ужасом и презрением они смотрят сейчас на тебя, отверженного! Я знаю — без всяких колебаний они бросили бы тебя на произвол судьбы, если бы им угрожала смерть, как тебе сейчас. Чужие, я спрашиваю вас: оставили бы Кеворку без помощи, если бы вам угрожали смертью?

Аленька и Наташа, взявшись за руки, одиноко стояли у огня. Все от них отшатнулись, и только Деткис, прислонившись спиной к спящему дракону, не изменил своего положения.

— Мы его уже оставляли, хотя нам тогда не грозили смертью… — во многом их можно было обвинить, кроме лжи.

Тяжелый вздох послышался со стороны. Это Деткис перевел дыхание на запасное.

— Глупые вы, глупые, — вздохнул Деткис, — разве можно так отвечать правителю Кеоркии?

Дракон, услыхав про глупых, открыл глаза и насторожился: любил он пожирать глупых — они были самые вкусные.

Кинда обвел взглядом собравшихся, и его взгляд уперся в Деткиса с его драконом.

— Деткис, ты славишься своей справедливостью. Ты слышал — я ничем их не стращал, они сами добровольно во всем признались! — торжествуя, воскликнул Кинда. — Давай, мы сейчас отдадим их на съедение твоему фиолетовому дракону. Когда сюда прибудет коричневый Дзынь и Раплет, с прикатчиками будет покончено. Наш суд над ними уже свершится. И тогда мы сбережем горы и долы Кеоркии от поругания. И жизнь ни в чем неповинных кеоркийцев также сбережем.

Деткис промолчал.

— Тогда и тебя нам удастся спасти, сын мой!

— Так и будет, отец, как ты сказал: мы обязательно сбережем горы и долы нашей доброй Кеоркии и жизнь всех ее жителей. Мы сейчас убежим отсюда, куда-нибудь скроемся, только помоги нам это сделать. Да, я изменил Делу Грандиозного Познания — но не предал его. Как только я запущу прикатчиков на их планету, я сразу приду и сдамся Светилам, и пусть тогда Светила меня казнят. Но они — в чем они виноваты, когда верили, что я такой же, как они? — Кеворка махнул рукой в сторону Аленьки и Наташи, так и не сдвинувшихся за это время с места. — Вижу — ты не понимаешь меня, отец! Если честно, то я перестаю понимать сам себя… Слишком долго надо мной шумел другой ветер, другие звезды смотрели мне в лицо, и солнце там тоже было другое. Я не знаю, что со мной случилось на этот раз — почему не чувствую радости, что я вернулся?! Где мой дом?! Кто я…

…другой ветер… другие звезды… и солнце там тоже было другое… кто я… — слабо откликнулся Деткис. Кеоркийцы зашумели — кеворкины речи пришлись им не по вкусу.

— Предатель! К дракону его — в пасть!

— Неужели какие-то пришельцы тебе дороже дома и всех нас?! — только и нашел что сказать Кинда.