КГБ в Англии

Молодый задержался в отпуске, й поэтому на встречу с Хаутоном 1 октября 1960 года пришел Дождалев. Их контакт продолжался около 10 минут, в течение которых Хаутон сказал, что у них с Этель все в порядке, и передал отснятые пленки.

Вернувшись из отпуска, Молодый восстановил контакт с Хаутоном и Этель Джи 5 ноября 1960 года. Они беседовали в автомашине Хаутона в районе театра «Олд Вик», частично на стоянке, частично во время движения. Хаутон передал пленки с отснятыми материалами. Следующая встреча состоялась 18 декабря 1960 года. Молодый писал, что Хаутон не смог ответить на вопросы по переданным ему еще в августе заданиям, и поэтому он попросил его прийти на встречу в январе вместе с Этель.

О встрече 7 янавря 1961 года Молодый подготовить отчет уже не смог. Утверждение Хаутона, высказанное им Дождалеву в октябре о том, что у них с Этель все в порядке, оказалось заблуждением. О том, что произошло в этот день, Молодый вспоминал уже в 1964 году в Москве:

«В 16.29 я повернул за нужный мне угол и пошел на юг. Прохожих совсем не было. Улица просматривалась на несколько сот метров вперед, и я удивился, не увидев ШАХА. Продолжая двигаться на юг, я вдруг заметил, как он перешел улицу на мою сторону и также направился на юг несколько впереди меня… Ничего подозрительного я не заметил и, догнав ШАХА с АСЕЙ, сказал им, что очень тороплюсь и вызову их обусловленным сигналом по почте на обычное в таких случаях место. Я спросил АСЮ, могу ли я временно забрать ее хозяйственную сумку, в которой находились материалы, и она ответила: «Пожалуйста». Не успел я взяться за сумочку, как услышал звук тормозов. Оглянувшись, я увидел три небольшие автомашины темного цвета устаревших моделей и выскакивавших из них людей, человек десять — двенадцать.

Дальнейшее произошло как в третьеразрядном фильме: все они бегом рванулись на нас (тротуар был метра четыре шириной); на меня навалились человека четыре, двое схватили за кисти рук и затащили в первую машину. Никто из них не сказал ни слова. Водитель автомашины доложил по радио: «Все в порядке. Едем домой через Вестминстерский мост», — и включил повышенную скорость. Державший меня за кисть правой руки, как оказалось впоследствии, инспектор-детектив Фертусон Смит попытался было сосчитать мой пульс. Но я повернул руку таким образом, чтобы помешать ему, и спросил: «Вы что, доктор?» Он ответил: «Нет. Вы едете в Скотленд-Ярд». Кстати, мой пульс был почти нормальным. Трудно это объяснить, но особого возбуждения не чувствовалось. Паники тоже. Казалось, что все происходит как бы в кино или во сне и я наблюдаю все происходящее со стороны».

Официальной версией провала Хаутона, фигурировавшей на суде, была ссылка на то, что он жил не по средствам, чем и обратил на себя внимание контрразведки. Разработка Хаутона, начатая якобы еще в апреле 1960 года, привела МИ-5 к раскрытию всей нелегальной резидентуры Молодого. Анализ провала, сделанный в Центре, дает другую версию. Было установлено, что бывший сотрудник МВД Польши Голиневский в июне 1960 года брал для просмотра архивное дело МИРОНА (Хаутона) и выдал его американцам, а те — англичанам. То есть его разработка началась в этом случае только летом 1960 года. Арест же Хаутона, Джи, Молодого и Коэнов был осуществлен сразу после бегства Голиневского на Запад в начале января 1961 года.

Ответ на вопрос, которая из версий является пpaвдоподобной, хранится в архивах МИ-5. Английской контрразведке, естественно, выгодно было показать в официальной версии, что она без помощи предателя, лишь благодаря собственной бдительности, выявила иностранного агента. Возможно, это было и так, хотя Хаутона неоднократно предупреждали офицеры советской разведки о необходимости осторожно расходовать получаемые от нее деньги, да и сам он был человеком крайне осторожным. Если верна версия МИ-5, то в таком случае бегство Голиневского ускорило аресты из-за опасения, что, узнав о нем, советская разведка прекратит контакт с Хаутоном и Джи, выведет из дела Молодого и Коэнов, что осложнило бы возбуждение дела в суде, так как без поимки с поличным пришлось бы обнародовать улики, добытые оперативным путем. С другой стороны, держать Портлендское дело под контролем сколь-нибудь длительное время с целью дезинформации и изучения методов работы советской разведки МИ-5 тоже не могла. Дезинформация в случаях с такими материалами, как чертежи и схемы конкретных приборов, дело довольно сложное. Достаточно сказать, что советскую разведку насторожило то, что с лета 1960 года в результате неисправности (заедание шторок, неплотное закрытие крышки) фотоаппарата не все пленки были читаемы и их отправляли на экспертизу.

Версия же Центра, объясняющая провал только предательством Голиневского, справедлива только в том случае, если Голиневский уже был связан с американской разведкой, когда просмотрел дело Хаутона в июне 1960 года, или установил контакт с ней вскоре после этого. По неофициальным данным, появившимся на Западе, эта версия все же наиболее вероятна.