КГБ в русской эмиграции

Далее автор «Меча и щита» отмечает, что в 1979 году КГБ удалось склонить к публичному покаянию священника Дмитрия Дудко, однако добиться того же от о. Глеба Якунина не представлялось возможным. Поэтому, пишет он, «только жене Якунина разрешили присутствовать на суде. Остальные члены семьи и друзья, а также западные журналисты, не были туда допущены... Среди получивших отказ был и Фонченков. Возможно, это было сделано для того, чтобы спасти его от расшифровки».

На официальном церковном сайте ortho-rus.ru этот период биографии Фонченкова изложен в другой тональности: «В 1973 г. был рукоположен во священника, в 1976-77 гг. был настоятелем Сергиевского храма в Карлхорсте (Берлин) и редактором журнала «Stimme der Orthodoxie». В 1979 г. вступил в Христианский комитет по защите прав верующих, в настоящее время в юрисдикции Русской православной Церкви За рубежом. Служит в Зальцбурге». Здесь его вступление в Комитет выглядит как некая заслуга, вроде редактирования журнала на немецком языке. У неискушенных людей может сложиться мнение о том, что Фонченков и сейчас пребывает в этом Комитете, мужественно борясь за права верующих. Им и в голову не придет, что он вступил туда, чтобы разрушить его, а участников посадить.

2. Свидетельство о. Глеба Якунина

«А что скажет главный герой описываемых событий, сам Глеб Якунин?» - подумал я и набрал номер его московского телефона.

«Появление о. Василия Фонченкова в нашем Христианском комитете по защите прав верующих я воспринял спокойно, - рассказал о. Глеб. - Ведь мы были знакомы давно, и я знал, что он настроен антисоветски. Меня не смущало то, что он был сыном старого большевика, именем которого в Москве названа одна из улиц. В те годы дети махровых сталинистов нередко становились противниками режима. Правда, сейчас я понимаю, что недооценил той легкости, с которой он общался с нами, дискутировал. Ведь контакты с диссидентами были опасными для советских людей. Однако твердой уверенности в том, что Василий Фонченков агент КГБ, у меня не было, хотя он и преподавал в Духовной академии, находившейся под строжайшим контролем «органов». Отдел КГБ, занимавшийся ею, расположен напротив входа в Лавру, сразу за кинотеатром.

 «Я не держу зла на о. Василия и даже благодарен ему за то, что он осторожным намеком предупредил меня о готовящемся аресте, - подчеркнул о. Глеб. - Кроме того, он не свидетельствовал против меня. Его и еще нескольких человек почему-то избавили от допроса, хотя по логике должны были допросить. Так КГБ бережет свою агентуру. После того, как меня посадили, Фонченков занял руководящее положение в Комитете, но на следующий год его деятельность была свернута. Мы узнали, что Политбюро приняло постановление о том, чтобы искоренить все диссидентское движение репрессиями, и решили не рисковать людьми».

«После моего освобождения из тюрьмы я не встречался с о. Василием Фонченковым, но он звонил мне после выхода книги Митрохина. Голос его был встревожен. Он утверждал, что все написанное в ней - дезинформация, и спросил, не хочу ли я выступить с опровержением. Я отказался, объяснив, что считаю книгу Митрохина серьезным источником информации. Он спросил, не я ли был инициатором ее появления в свет. Я отвечал, что нет, и даже поблагодарил о. Василия за то, что он дал мне знать о моем предстоящем аресте. Это ему не понравилось, и он заявил, что ни о чем меня не предупреждал. Между прочим, он звонил мне из Москвы. Ему пришлось вернуться туда после того, как некоторые священники написали возмущенные письма митрополиту Лавру. Но когда небольшой шум стих, Василий Фонченков снова вернулся на Запад», - горько усмехнулся о. Глеб.

3. Два сапога - пара?

«Друг» далеко не одинок. Просто через него Господь посылает нам вразумление. КГБ давно нашпиговал «друзьями» Русскую Зарубежную Церковь. В ней немало священников со схожими биографиями. Вначале все они работали в чекистском Внешне- церковном отделе Патриархии. Затем по непонятным причинам, - скорее всего, по заданию КГБ, - перешли в Зарубежную Церковь, причем этот переход не сопровождался ни покаянием, ни разрывом с Москвой. В чем тогда был его смысл, неясно. А здесь, в Зарубежной Церкви, эти священники открыто работают на Москву. Но никого вокруг это почему-то не удивляет.

Легко представить, что случилось бы с советским разведчиком Штирлицем, героем знаменитого фильма «17 мгновений весны», если бы он ходил по коридорам гестапо и агитировал за Сталина. Но в Русской Зарубежной Церкви это почему-то проходит. Настолько мощны в ней позиции КГБ.

Готовясь к поглощению Русской Зарубежной Церкви, КГБ зорко следит за настроениями в эмигрантской среде. Сейчас его беспокоит, что в ней пошли разговоры о вербовке священников. Поэтому КГБ бросил очередной дезинформационный тезис: «Да, все советские священники, работавшие за рубежом, были агентами КГБ! Ну и что? Время было такое!» Недавно я услышал эту свежую мысль сразу от нескольких русских эмигрантов.