Этот приятно пахнущий человек в модном костюме продолжал убивать меня. Глядя в его затравленные глаза, я словно падала в бездонную пропасть. Моментами чувствовала, что вот оно, страшное дно, о которое я разобьюсь — и исчезну наконец, перестану страдать, забудусь беспробудным сном честно отмучившейся идиотки… Я собиралась в комок мускулов и нервов, подтягивала колени к подбородку, прятала, как черепаха, голову в плечи и настраивалась на мгновенную смерть, однако предчувствие в который раз обманывало, и я продолжала падать, падать, падать, теряя последние крохи надежды на то, что у этой пропасти отчаяния и тоскливой безнадеги есть дно…
— Да, дорогой, произойдет нечто страшное… — я сделала паузу, глядя, как бледнеет его холеное лицо и заостряются тонкие, почти девичьи черты, как совсем мелко, словно соль, рассыпанная к неминуемой ссоре, дрожит его подбородок, и тихо вздохнула. — Страшнее не придумаешь: мне предстоит терпеть твое общество еще пару дней. Но это уже — в последний раз, счастье мое…
22
Амстердам. Музей восковых фигур
Очередная встреча была назначена в центральном павильоне музея восковых фигур — там, где экспонировалась знаменитая композиция «Карусель смерти».
Юджин, появившийся в музее за две минуты до назначенного времени, с интересом смотрел, как под заунывную мелодию шарманки вращается пестро украшенная и расцвеченная китайскими фонариками балаганная карусель. На разрисованных лошадках с гривами-мочалками сидели в непринужденных позах, словно живые люди, восковые манекены Дженис Джоплин, Джона Кемпбелла, Джимми Хендрикса. Эти кумиры ушли в мир иной исключительно потому, что рамки жизни оказались для них слишком тесными… Юджин поежился.
— Веселое местечко, не правда ли?.. — Мишин, по своему обыкновению, возник за его спиной неслышно, словно материализовавшись в воздухе.
— Я знаю и повеселее, — ответил Юджин не оборачиваясь.
— Арлингтонское кладбище?
— А вы там были?
— Разве я спрашиваю, где были вы?
— Простите… — Юджин направился к следующему павильону.
— У меня есть две новости… — Витяня шел чуть сзади и беззаботно, на манер праздного туриста, вертел головой по сторонам. — Хорошая и плохая. С какой начнем?
— Начнем с виски. Если, конечно, не возражаете.
— А еще говорят, что алкоголизм — национальный недуг русских, — проворчал себе под нос Мишин и двинулся вслед за американцем…
Не торопясь, Юджин проследовал в соседний павильон, где в лучах кроваво-багрового света коварная Шарлотта Корде, склонившись над ванной, вонзала нож в широкую грудь доверчивого Жан-Поля Марата, после чего свернул в уютный бар, казавшийся единственным обитаемым островом в этом мрачном архипелаге призраков и теней.
— Скотч, — сказал Юджин.
— Мне то же самое, — бросил Витяня.
Они уселись за стойку.
— Вы что-то не в настроении сегодня, — пробормотал Мишин, не отрываясь от своего стакана.
— Заметно?
— Какие-то неприятности?
— Босс жевал мне ухо по телефону, — сказал Юджин и знаком повторил заказ.
— У нас в таких случаях говорят «трахнул в задницу».
— У нас тоже, но только близким людям.
— Вы не упускаете случая продемонстрировать мне свою нелояльность.
— Лояльность демонстрируют в кабинете начальника и при знакомстве с женщиной. Вы ни тот, ни другая.
— Чем недоволен ваш босс?
— Он полагает, что деньги американского налогоплательщика, на которые я уже вторую неделю наливаюсь виски в Амстердаме, можно было бы потратить с большим толком.
— Все янки очень нетерпеливы. Торопливость, как сказал ваш великий соотечественник О’Генри, полезна только при ловле блох.
— В Штатах нет блох. В отличие от России мы разводим кукурузу.
— Ладно, раз вы не в духе, начну с хорошей новости, — вздохнул Мишин. — Итак…
— …Андропов повесился, перестреляв перед этим всех членов Политбюро?
— Два часа назад Валентина прилетела из Барселоны. Сейчас она, наверное, распаковывает чемоданы в «Холидей Инн». В двадцать два — должна позвонить…
Какое-то время Юджин пристально смотрел на Мишина. Потом залпом допил второй скотч и тихо сказал:
— Если ваша плохая новость, Мишин, является хоть с какого-то боку продолжением хорошей, я забью этот стакан в вашу глотку.
— Перестаньте мне угрожать, Юджин, иначе у меня выпадет от страха прямая кишка, и я не смогу порадоваться вместе с вами.
— Почему из Барселоны?
— А какая разница?
— Она прилетела одна?
— Очевидно, вы с ней хорошо там поработали, в Буэнос-Айресе…
— Что вы имеете в виду?
— Как и вы, Юджин, моя школьная подружка и дня не может прожить без общения со своим боссом. Она и его прихватила.
— Это ваш человек?
— Наш. В Советском Союзе каждый человек — наш.
— А если точнее?
— Он действительно ее редактор.
— В таком случае что он здесь делает?
— Какая-нибудь очередная хитрость говнюка Матвея. Легальное прикрытие, съезд демократической молодежи, встреча с прогрессивными деятелями Запада… Может, еще что-нибудь. Во всяком случае, прямого отношения к нашим делам этот хмырь не имеет.
— А те, кто имеют, они тоже здесь?