Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

   Григорий схватился за саблю, но не успел ее вытащить из ножен: ударом казацкой нагайки Хурделица вышиб его из седла. Свалившись с лошади, Суп вскочил на ноги, обнажил саблю, но нагайка Кондрата снова просвистела в воздухе. Ее кожаный конец с зашитой свинцовой пулей впился в руку Григория. Парализованные болью пальцы разжались и выпустили рукоятку сабли. Град новых ударов обрушился на голову и плечи предателя. Оглушенный ими, он упал. Ярость Кондрата сразу утихла. Он спешился, подбежал к лежащему Супу, стал прикладывать снег к его окровавленному лицу. Григорий пришел в себя. Хурделица вернул ему оброненное оружие, помог сесть на коня. Суп еле держался в седле. Поэтому Кондрат поехал с ним рядом, поддерживая его, словно хмельного, за плечи.

   — Ты обиду на меня не держи, — говорил он Григорию. — Ведь я же тебя для пользы так... Для пользы твоей! Пакость твою иудину выбить по дружбе хотел... Ты же полсотни людей невинных чуть не сгубил! Братов своих... Они от смерти лютой тикалы, а ты их... — страстно убеждал Хурделица Супа.

   Григорий угрюмо молчал. Раскаяния он не чувствовал. Разбитыми пальцами поглаживал хранящийся у него за пазухой мешочек с золотыми монетами. Он был рад, что не потерял его. А Кондрату он не простит. Будет время — сведет счеты.

   Когда они подъехали к ожидавшей их сотне, Хурделица сказал гусарам, указывая на Супа:

   — Помогите, братцы, казачку. С коня упал, разбился...

   Но глазам гусар Кондрат понял, что они догадываются обо всем и одобрительно относятся к наказанию предателя. Ведь каждый из них, как и Хурделица, ненавидел и презирал подлецов.

XII. «ОСТОРОЖНО, ВАША СВЕТЛОСТЬ!»

«Беглые не отысканы»,— доложил начальству Хурделица, прибыв в Измаил.

   Обугленные, занесенные снегом, полуразрушенные здания Измаила не отапливались и были плохо приспособлены для жилья. Но гусары так измотались на марше по зимним дорогам, что Кондрат, как ему ни хотелось поскорее вернуться в Галац, вынужден был остановиться здесь на отдых.

   На третьи сутки утром, когда он только построил сотню, чтобы двинуться в путь, перед ним появился Зюзин.

   Кондрат спрыгнул с коня, и друзья крепко обнялись. Оказалось, что батальон херсонцев, в котором служил Зюзин, зимует недалеко отсюда, в селе Броска, и Василий приехал в Измаил по какому-то делу. Друзьям не удалось вдоволь наговориться — Хурделицу окликнул ординарец коменданта. Приглашение удивило Кондрата своей категоричностью. Оно напоминало скорее приказ.

   — Видно, случилось невесть что, — сказал он Зюзину и, простившись с ним, поспешил в комендантскую.

   Там он увидел князя Бельмяшева, сидящего за столом, и двух часовых у дверей. Кондрат хотел было спросить, где комендант, но Бельмяшев, не дав ему раскрыть рта, сразу объявил (в голосе его слышались торжествующие нотки):

   — Вы арестованы. Немедленно сдать оружие.

   По знаку князя, звякнув ружьями, часовые стали плечом к плечу с Хурделицей.

   Кондрат все понял. Он снял саблю и отдал ее князю. Сколько раз безотказно выручала она его в боях. Бельмяшев как-то поспешно схватил клинок холеными белыми пальцами, стал поглаживать золотой тельмяк. «Не тебе держать ее», — чуть не вырвалось у Кондрата, но он сдержался и тихо спросил:

   — А пошто на меня такая напасть, ваша светлость?

   Бельмяшев прищурил недобрые глаза:

   — Ты еще спрашиваешь, клятвопреступник, за что?! — В его бабьем голосе послышались визгливые нотки: — Да за то, что вместо имать бунтовщиков, злодеев предерзостных, ты, изменив присяге, данной державоправительнице нашей, вопреки званию и чину своему, оных крамольников на волю пустил. Да еще верного человека, которого тебе в помощь дали, избиению подверг. Что молчишь? Отпустил злодеев? Ответствуй!

   — Что ж, отпустил. И сейчас, в другой раз, отпустил бы... — не повышая голоса, ответил Кондрат. Но в его тоне звучал такой вызов, что Бельмяшев, ожидавший от арестованного офицера отрицания своей вины, был поражен.

   — Да, ваша светлость! Я не неволил их, ибо они браты мои по чести казачьей, по кошу вольному...

   — Замолчи! Тебя в звание благородное возвели, а ты был и есть отродье хамово, — заскрежетал зубами князь. — Тебя, одного из тысячи холопов, светлейший осчастливил, а ты... Ты так отблагодарил! Лукавый, подлый раб! Таким ноздри рвать да в Сибирь! — Он выхватил из ножен саблю Кондрата и замахнулся на него клинком. — Таких, как ты, четвертовать надобно...

   — Осторожно, ваша светлость! Сабля у меня вострая. Неровен час — и порезаться можете! — поднял Кондрат голову и двинулся на Бельмяшева.

   Тот невольно отступил назад. «Видать, силен этот хам-крамольник. Пока его саблей срубишь, он голыми руками тебе шею свернет». И, бледнея от страха и злобы, князь, все еще продолжая пятиться, закричал часовым:

   — Увести злодея!

XIII. В БАСТИОНЕ