Хафиз и пленница султана

Али протянул руки к жаровне. Егорка последовал его примеру. Появился подавальщик с подносом в руках. Поднос был накрыт полотенцем. Выложил на стол зелень, редиску, сыр и свежеиспеченный хлеб только из тандира. И пузатый глиняный кувшинчик.

– Быстро оглан обернулся, – заметил Али.

– Желание клиента для нас закон, – повторил подавальщик. – Кебаб скоро будет готов.

Он вышел, пряча улыбку.

Неплотно прикрытая дверь медленно открылась. Егорка потянулся, было закрыть ее, но Али остановил его.

– Оставь, – сказал он. – Так приятнее, а то сидим как в камере.

– Не знаю, – сказал Егорка, – не сидел.

– Счастливчик.

– Мы обычно в цепях, на голой земле, под открытым небом. Камера это роскошь.

– Видишь, как все относительно в этой жизни.

В дверном проеме, в далекой перспективе, высилась гора, вершину ее венчала снежная шапка. Заметив, что Егорка не сводит с нее глаз, Али сказал:

– Это Арарат. Там Нух спасался во время всемирного потопа.

– Какого потопа? – спросил Егор.

– «От прегрешений их были они потоплены и введены в огонь»[129]. В Библии об этом тоже сказано, ты что же, не знаешь Библии?

– Нет.

– Все время забываю, что ты не христианин. Извини.

– А ты откуда знаешь Библию, ты тоже не христианин.

– Я знаю Коран, он родственник Библии. К тому же я богослов, мне положено знать.

Али разлил вино по чашам, поднял свою, говоря несколько высокопарно:

– Я желаю тебе удачи в твоих благородных поисках и благодарю тебя за помощь, которую ты мне оказал. Пусть будет легкой твоя дорога.

Егорка кивнул головой, соглашаясь. Они выпили, закусили редиской, макая ее в соль. Али разломил хлеб, понюхал.

– Как я люблю свежий хлеб, – сказал он.

– Я тоже, – произнес Егорка.

– Видишь, как много у нас общего.

Егорка кивнул.

– Как тебе вино, по-моему, хорошо?

– Мне оно все на один вкус, на наши наливки похоже, только наливки слаще, да позабористее. А я бы сейчас браги выпил, чтобы проняло.

– Что значит проняло?

– Ну вот, – Егорка сжал кулаки, потряс ими, но объяснить не смог. – Не знаю, как растолковать.

– Тогда скажи, почему ты хочешь, чтобы тебя проняло.

– Да тоскливо как-то, Ладу не нашел, с тобой расстаемся. Что мне теперь делать, ума не приложу.

– Теперь понятно, что означает, – сказал Али, – проняло, надо запомнить. Но крепость вашей браги можно заменить количеством, выпей еще вина, и тебя проймет.

Али наполнил чаши. Они выпили, стали, есть хлеб с кресс-салатом. Появился подавальщик, принес блюдо с кебабом, густо усыпанным сумахом[130] и крупно нарезанными кольцами лука. Поставил на стол и удалился.

– Кажется здесь лука больше, чем кебаба – недовольно произнес Али.

– А ведь ты прав, – сказал Егорка, – Две таких чаши как раз заменяют одну с брагой. Мне как-то полегче стало.

– Здесь в деревнях местные жители делают арак, – вспомнил Али, – Тоже забористая. Но ее только армяне пьют. Потому что они кяфир – неверные. Они вообще очень интересный народ, многогранный. Внешне похожи на иудеев, еда и музыка у них азербайджанские, но при этом они христиане. Ешь, друг мой, закусывай, а то захмелеешь.

– Да я уже, – сказал Егорка.

– Ну, вот видишь, а ты хотел что-нибудь позабористей, бормотухи выпить, или как она там называется у вас?

– Брага.

– Вот именно.

– Действительно, и по голове не бьет, и пить приятно. А вот то, что мы пили в караван-сарае, когда ты меня угощал. Оно не такое хмельное было. Почитай кувшин выдули, а у меня ни в одном глазу не было.

– Они его водой разбавляют, караван-сарайщики. Они ведь известные подлецы и мошенники.

– Вот ведь как.

– Я тебе точно говорю, – уверил Али. – Чего ты улыбаешься, не веришь?

– Верю, – сказал Егорка. – Я не поэтому улыбаюсь. Я Ладу вспомнил.

– А-а, понимающе сказал Али и принялся наполнять чаши.

– Я тебе давеча про гусли говорил, ну чанг, по-вашему. Она ведь играть умела.

У нас как-то гусляр слепой заночевать попросился, да так и остался, прожил несколько дней. Так она за это время играть выучилась. Представляешь?

– Представляю, – сказал Али.

В голове у него шумело, он сам изрядно захмелел от вина, выпитого практически натощак. Глядя на улыбающегося Егорку, он пытался осмыслить какую-то, очень важную деталь, вдруг возникшую в его сознании, вспомнить что-то очень важное. Но она ему не давалась.

– Сам-то куда подашься? – вновь спросил Егорка.

Али пожал плечами.

– Понятия не имею. Определенной цели у меня сейчас нет. Вернее, есть, но она очень туманная и неопределенная. Сердце мое рвется к Йасмин, но я не думаю, что они будут сидеть и ждать меня в Мекке. К тому же мы так странно расстались. Глупо будет появиться сейчас перед ними. Что я скажу, кто я им, отцу ее, например?

– Скажешь, что на работу пришел. Ты ей ничего не сказал? – спросил Егорка.

– Я ей много чего говорил, что ты имеешь в виду?

– Ты не объяснился с ней?

– Нет, я думал, что и так все ясно. По крайней мере, со мной, но она дочь такого знатного человека. А кто я?

– Отец ее оценил то, что для них обоих ты сделал. Никто же из знати не помог им. Он, наверное, понял, что лучшей доли для его дочери, чем стать твоей женой, нет.

Али замялся.